Укрощая Прерикон - страница 3

Встав перед зеркалом, судья в последний раз оглядел себя. Надо сказать, что он не просто был слеп, как крот, он и внешностью своей напоминал крота: был низким, имел огромный нос, короткие ноги и длинные руки с большими кистями, чтобы деньги принимать незаметнее и побольше. Можно сказать, что под чин родился человек.

Городским советом было решено не использовать гильотину какое-то время, чтобы не возбуждать народ, а преступников пока казнить по старинке, то есть на виселице. Ее соорудили очень быстро, местные плотники имели богатый опыт. Многие из них были против, когда прошлую виселицу разобрали: они чинили доски эшафота и с такой халтуры имели дополнительный заработок. Гильотина имелась в городе одна, и за раз убивали одного преступника, оттого и эшафот под гильотину был меньше и изнашивался медленнее. На виселицу же сразу по пять человек выводили, эшафот был широк как плац, и они еще стояли на нем, переминались с ноги на ногу, а потом, когда их вздергивали, извивались в петле, как червячок на крючке до того как его проглотит рыба. Ртами рыб в данном сравнении были люки под ногами преступников, которые открывались по нажатию рычага. В них они падали, а после казни тела сгружали на телеги и вывозили.

Когда Судья прибыл на место и, поздоровавшись со всеми, со свойственной ему суетливостью забрался на трибуну, все остальные уже были здесь: заключенные стояли внизу в специально отведенном для них месте, перешептываясь между собой и поглядывая кто-куда. Их окружали констебли, они следили за порядком и обычно препятствовали разговорам между бандитами, чтобы они не могли сговориться на побег, и даже сам шериф — этот усатый старый кот — в виду количества преступников был на месте. Изредка раздавались крики, и кто-то из бандитов или сразу несколько бросались через ограду. Их почти сразу же ловили констебли или, если преступникам удавалось вылезть из загона, в погоню за ними бросался честный люд, отлавливая беглецов и возвращая в руки закона. Толпа гудела, словно рабочие пчелы из разворошенного улья, а преступники были в этом улье трутнями.

В этот раз решили выводить не по пять, а по тринадцать преступников сразу, потому как накопилось их в темнице больше, чем эта самая темница могла в себе вместить. Пришлось использовать камеры в офисе шерифа, а ему не нравились такие нововведения. Пока разгребали проблемы с непреднамеренными пытками благородного гильотиной (пыткой это называла в газетах его мать) и строили новый эшафот для виселицы, одну казнь пришлось отменить, теперь казнили за две. Руководствуясь своеобразным чувством справедливости, судья, шериф и новый палач, долговязый, костлявый, бледный, скупой на эмоции человек, договорились первыми казнить тех, кто должен был умереть в несостоявшуюся казнь, а потом уже тех, чей срок вышел сегодня.

Эшафот был под стать задаче — огромным: люки шли в два ряда, как амбразуры пушек в борту корабля, только выдвигались в порты не пушечные дула, а грязные, босые ноги. Из одежды на бандитах были только полотняные туники и оборванные, вонючие штаны, покрытые засохшими пятнами мочи и крови. Среди преступников встречались разные люди, многим из них просто не повезло, были и отпетые мерзавцы, такие душили собратьев по несчастью просто из необходимости выместить злобу на ком-то. Очень часто душили в прямом смысле слова, слабые бандиты нередко умирали раньше казни.

В этот раз казнили даже одного бывшего моряка, которого не пойми какими ветрами занесло в здешнюю степь. Отличить его было легко по пьяной походке и кривым ногам, но не таким кривым, как у ковбоев, в обществе которых он вышел. Последние ходили не как пьяные, а как наглые, держа руки на расстоянии от тела и раскачивая при ходьбе широкими плечами. Тот моряк, когда выходил на эшафот, думал, должно быть, что идет по доске, а в толпе внизу видел плавающих акул. Ковбои видели в хомутах виселицы арканы и криво иронично, улыбались, не зная, однако, значения слова «ирония», что не мешало им ее прочувствовать: сначала ты арканишь бычков и кобыл, а потом оступаешься, портишь, к примеру, какую-то девку, и арканят уже тебя. В молодости судья часто думал, о чем преступники размышляют, перед тем как их казнят. Однажды он заговорил об этом со своей женой, а она рассмеялась и в шутку спросила: «А есть ли им, чем думать?» Потом она сбежала с одним лихим парнем из Дамптауна и, как говорят, кончила продажной женщиной в борделе.