Улица Сапожников - страница 17

— Не богохульствуй, Нохем, — строго сказал старик. — Потому-то он тебе и не дает, что ты богохульник и крикун.

— Так. — Нохем вдруг захохотал. — Так. Богохульник — потому и не дает. Верно. Правильно. Понимаю. Ну, а вы-то? Вы-то, господин Симхе? Что говорить — свят муж, праведник, хоть в рай старостой. Много вы-то получили? Чего-то не вижу я вашего золота, чего-то оно, понимаете, не бренчит, звону нема. А то, может, где-нибудь под полом бочки целые? — Нохем хитро мигнул. — Тогда, господин Симхе, сделайте милость, дайте до среды тыщенку взаймы, а?

— Ты, Нохем, не в свое дело не мешайся, — сказал Симхе. — У меня с богом свои счеты. За ним не пропадет, не бойся. Не здесь, так там.

— Это где там? — крикнул Нохем. — Там, там. — Он сердито стукнул ногой об землю. — Нет уж! Дудки. Давай — не надо. Давай менять. Пусть тут, а там — фигу. Ничего, не обижусь. Не гордый. Пусть мне — тут, а Файвелу и Менделу — там. И ладно. И квиты. А чтоб им недолго ждать, сам вот, этими вот руками, отправлю их туда. Спроважу, как следовает, — с громом, с блеском, с барабанным треском. Валяй! Получай по счету!

— Эх, брат, — сказал Симхе, — меняючи, только вор разживается, да и то на три дня.

— Слыхали, — проворчал Меер. Он заговорил впервые в этот вечер, до этого он сидел, курил, слушал и молчал.

— А хоть бы и на три, — сказал Нохем. — Терять-то нечего.

И опять закашлялся. Потом встал.

— Пойду, — сказал он глухо. — Вставать-то рано, на свету. Эх-ма! — И, длинный, сутулый, пошел через улицу в дом.

— Шалая готова, — тихо сказал Симхе.

— Прав он. — Меер махнул рукой. — Прав он, что говорить.

Сумерки сгустились. Кой-где зажглись огни. Шум затухал. Люди нехотя вставали, уходили в дом — ужинать и спать. На слободе гавкнула собака. Гавкнула раз и умолкла. Но сразу же — и на «выгоне» и на «шляху» — на лай отозвались несколько собак..

К Ирмэ подошел мальчишка.

— Сегодня ваша сторожка, Ирмэ, — сказал он.

В Рядах не было городских сторожей. Стерегли местечко от пожаров и от воров сами жители. Это называлось «сторожка».

— Так помни, Ирмэ. — сказал мальчик и ушел. Ушли и Симхо и Меер. Улица опустела.

«Который это час?» подумал Ирмэ. И вдруг услыхал свист — Алтер стоял за углом.

— Пора? — сказал Ирмэ.

— П-пора, — сказал Алтер. — Идем.

Мальчики долго кружили по темным улицам и переулкам. Прошли пустырь, чей-то двор, опять пустырь и наконец вышли к реке. Тут Ирмэ заметил, что совсем не так уж темно, как казалось, — ясно видны река и луговой берег реки. Место было пустынное, глухое. Ни людей вокруг, ни огня. Только собаки брехали вдалеке. Брехали лениво — со сна, должно быть.

— Веселое место, — сказал Ирмэ и плюнул.

— Постой, — сказал Алтер. — О-огня-то не видать.

Ирмэ глянул влево, вправо, — нет, не видать.

— Рано, — сказал он.

— Нет, — сказал Алтер, — и-пора.

Они пошли берегом. Прошли шагов тридцать, и вдруг впереди вспыхнул огонек.

— Ого, — сказал Алтер. — Вот оно где.

На берегу — окнами на воду — стоял ветхий домик. Он был похож на воронье гнездо — на высоких толстых сваях — утлое жилье: четыре стены, крыша, на крыше труба. Дом был, как говорится, голый — ни сеней, ни чулана. Жил тут сапожник Герш, сам-третей: он, жена да воробей на крыше. В Рядах про Герша говорили: «Не дурак, а вроде чудак». В очках, к примеру. А зачем молодому очки? Чудак. Ирмэ же его знал мало: Герш с месяц только как вернулся с военной службы.

Ребята подошли к дому, приостановились, присмотрелись. Будто на помосте стоит кто-то, а кто — не попять, — темно. Хоть бы слово сказал, а-то стоит, молчит. Думу думает. Во, дурной.

— Ну-ка, — шепнул Ирмэ. — Чихай.

— Ч-чего? — удивился Алтер.

— Чихай, говорят. Ну?

Мальчики — оба разом — набрали воздуху и — гоп-чхи! — Человек зашевелился, повернулся в их сторону и звонко сказал:

— Кто?

Ирмэ обрадовался: Лейбе!

— Дядя Лейб, — сказал он, — это мы.

— А-а, — сказал Лейбе, — пришли?

— Пришли.

— Ну, и добре. Что делать-то — помним?

— П-помним, — сказал Алтер. — «Г-гляди в оба».

— Так, — сказал Лейбе, — а заметили что — в окошко — тук. Ясно?

— Ясно, дядя Лейб, — запел Ирмэ. — Ясно, ясно…