Улица Сапожников - страница 18
— Ну тебя, — сказал Лейбе. — Не дури.
Подошел Янкель Гор, шорник. Они с Лейбе о чем-то тихо поговорили, и Янкель пошел в дом. Потом еще кто-то, — Ирмэ его не узнал, хотя голос-то был знакомый, — опять поговорили: что-то Лейбе спросил, что-то тот ответил — и в дом. А народу в доме уже было много.
— Значит, так, — сказал Лейбе.
— Так, — сказали ребята.
Лейбе взялся за ручку двери.
— Дядя Лейб, — тихо окликнул его Ирмэ.
Лейбе оглянулся.
— Чего?
— Дядя Лейб, — Ирмэ заговорил шопотом, — о чем это вы там, а?
Лейбе засмеялся.
— О Халабесе, — сказал он. — Его, подлеца, женить надо, — вот что.
— Нет, — сказал Ирмэ, — вы — правду.
Лейбе подошел поближе.
— А — никому? — сказал он сурово.
Ирмэ обиделся.
— Да что я, маленький, что ли?
Лейбе наклонился и сказал чуть слышно:
— Так вот, — сказал он. — Запомни. Запомни, рыжий: о клопах, о блинах, о ногах, о котах, о боге и о синагоге.
Ирмэ удивился:
— Ну?
Но Лейбе уже прошел в дом.
Ребята уселись на нижней ступеньке лестницы — тесно, бок-о-бок.
— И верно, — сказал Ирмэ, — о чем они там, не знаешь?
— Кто их знает, — сказал Алтер. — А только б-батька говорит — у-упекут их скоро.
— Что ты? — испугался Ирмэ. — Чего это?
— Б-батька говорит: им дай — все разнесут. — А пристава-то, — Алтер провел пальцем по горлу, — во!
— Ну! — Ирмэ покачал головой. — А ведь за такое дало знаешь!..
— В С-Сибирь, — твердо сказал Алтер. — Б-батька говорит…
Ирмэ вздохнул.
— Хорошие парни, — сказал он, — жалко.
— Жалко, — согласился Алтер.
Ребята замолчали. Было темно и тихо. Вода плескалась и билась о берег. Где-то далеко, — на церковной колокольне, что ли, — кричала птица. Крикнет раз «кра» и долго-долго молчит. Потом опять «кра».
Ирмэ встал.
— Ты посиди, — сказал он, — а я пойду послушаю.
Он поднялся на помост, подошел к окну, прижал к стеклу нос, вгляделся. Да, много тут увидишь! Кто-то сидел у самого окна и спиной заслонят всю комнату. Расселся, балда. Ирмэ отошел от окна, подкрался к двери, приложил ухо к замочной скважине, притаился. Нет. Ничего не понять. Говорят все разом и тихо, шепотом. Одно только слово Ирмэ расслышал, — и то потому, что его повторили раза четыре подряд, — это «пунт» или «пункт». Но что такое «пунт» — Ирмэ не знал. Он спустился вниз, — чего так стоять.
— Алтер, — сказал он, — не знаешь, что такое «пунт» или: «пункт»?
— Фу-унт?
— Нет, «пункт» или «пунт».
— Не з-знаю.
— Ружье, что ли?
— П-похоже.
— Значит, вона они что затеяли, — сказал Ирмэ. — Не дело.
И вдруг услыхал шаги. К дому подходил человек, в темноте натыкаясь то на бочку, то на кочку, то на столб, то на бревно. Он говорил сам с собой, ругался и ворчал. «Чтоб те, Фейга, гнида, ни дна…» — ворчал он и плевался. Ирмэ толкнул Алтера. Алтер толкнул Ирмэ. Вот уж — не было печали. Они сжались, стихли. Что-то будет, а?
А тот подходил все ближе. Вот он дошел до лестницы. Вот он остановился, стал. Он стоял и, не замечая ребят, глядел на освещенное окно. Он замолчал. Стоял, глядел, ждал чего-то. Эх, ты! Ирмэ тихонько пнул Алтера. Алтер тихонько пнул Ирмэ. Вот ведь…
Вдруг человек шагнул к лестнице, но на лестницу не попал, а угодил куда-то в сторону, в ямку. Он покачнулся, плюхнулся оземь и как гаркнет:
Ребята перевели дух. Тьфу ты, пьяное рыло! Ирмэ подошел к человеку и легонько тронул его за плечо.
— Слышь-ка, друг, — сказал он, — проваливай отселева, ну!
Человек перестал петь и уставился на Ирмэ. С пьяных глаз и в темноте Ирмэ ему, должно, представился невесть кем. Он засопел, всхлипнул и проговорил жалобно и тихо:
— Фейга, голуба, — проговорил он, — дай водицы, а! Попить, а!
— Ну-ну, — сказал Ирмэ, — нечего тут. Проваливай. А то как дам.
Он приподнял пьяного, поставил его на ноги, по тот мотался и жалобно лопотал:
— Попить, а! Дай, а!
— Дай ему л-леща, — сказал Алтер.
Ирмэ дал. Пьяный покачнулся и вдруг заплакал.
— Фейга, а! За что, а? Не брал я, Фейга. Вот те крест — не брал.
Плача, бормоча что-то, он запустил в карман руку и достал пару медных монет. Он сунул деньги Ирмэ — «на», а сам пошел куда-то в ночь, в темноту, всхлипывая и шатаясь.
— За что, а, Фейга, а? — тихонько шептал он.