Улица становится нашей - страница 20
— Представляете, — сказал Воронок, — лопаточки для детского садика сделали, а черенков нет.
— И у нас нет, — встала и развела руками бойкая Нина Приходько.
— У вас нет, но вы можете нам помочь, — сказал Воронок. — В парке старый тополь упал. Можно веток для черенков нарезать.
— Конечно, нарежем, — сказала Нина и смутилась, поймав на себе строгий взгляд классной руководительницы. — Если Зинаида Петровна разрешит.
— Здесь нужны добровольцы, — сказал Воронок.
Ребята даже дышать перестали: их зовут в добровольцы. Но ведь добровольцев посылают только на опасные и трудные дела. А какая опасность ломать ветки?
Им нужна была опасность. Воронок понял это и сказал:
— Можно голову сломать. Тополь большой, еще придавит…
Ах, придавит? Лес рук вырос над партами.
— Я…
— Я…
— И я…
— А ты? — спросил Воронок у Феди Пустошкина.
Ага, это он от нетерпения надулся. Ждал, когда спросят. А сам сказать не решался.
— И я! — крикнул Федя.
Все удивились. Раньше Федя никогда не кричал.
— Ему нельзя, — сказала Нина. — Его бабушка заругает.
— Не заругает. — Федя испугался, что не возьмут, и даже встал: — Я ей не скажу.
— Добровольцы не трусят, — вставил слово Мишка-толстый. — Кто трусит, тот не доброволец.
— Я доброволец, — гордо сказал Федя, — и я не трушу.
— Он скажет бабушке, что пойдет со всеми, — заметил Воронок.
— Я скажу, — пообещал Федя.
Он, наверно, сказал, потому что бабушка приходила в школу и ругалась: «Эксплуатируют ребенка». Но запретить Феде выполнить поручение не посмела. Вообще после суда над богом бабка редко прибегала к насилию над внуком. Старалась действовать исподтишка, уговорами, помня, что вода камень долбит, а слово — душу. Но юные атеисты отряда имени Юрия Гагарина не дремали. Их слово было крепче бабкиного.
Как-то Воронок с Федей шли с речки домой.
— Вот люди говорят, что дерево — это бог, — сказал Воронок.
— Кто говорит? — заинтересовался Федя.
— Дикари. С острова Гаити. Ты еще не проходил. Банан или еще какой фрукт богу сунешь — и получай, что хочешь.
— Куда сунешь? — полюбопытствовал Федя.
— В дупло, — ответил Воронок.
— Как в автомат, — заметил Федя. — Хорошо бы.
— Обман все это, — сказал Воронок. — Шишку сунешь — шиш получишь. Как в церкви.
— В церкви дупла нет. Я видел.
— Знаю, — сказал Воронок. — Там поп с тарелкой. Грош положишь — шиш возьмешь.
Федя знал: Воронок прав. Он просил у бога пятерку, а получил двойку, хотя весь день слушался бабушку. Узнав об этом, бабушка рассердилась:
«Простофиля! Если сам не учил, при чем тут бог?» Федя подумал: «Потому и просил, что не учил, а если бы учил, зачем ему бог? Врет бабка, никакого бога нет». Так об этом и Воронку сказал.
— Кто не верит, тот на моленья не ходит, — ответил Воронок.
— А я… — крикнул Федя и покраснел. Вспомнил — врать нельзя. В этом несуществующий бог был заодно с пионерами. — А я и не буду ходить.
— И бабки не побоишься?
— Не побоюсь.
— Напишешь: «Я не верю в бога», и в доме повесишь?
— Напишу и повешу.
Он так и сделал. Воронок своими собственными глазами видел эту записку. Ее принесла в школу бабка и отдала директору.
— Старших не слушается, — пожаловалась бабка, — в бога перестал верить.
— В этом, мамаша, я целиком на его стороне, — сказал директор.
— Из дома, грозится, убегу.
— И убежит.
— А я за него перед богом в ответе.
— И перед родителями, — напомнил директор. — Родители через полгода из экспедиции вернутся. Что вы им скажете?
Бабка испуганно перекрестилась: «Бог с ним, с богом, внука бы не потерять».
Когда это было? Неделю тому назад. А за неделю много событий произошло в зоне пионерского действия «Восток-1». Например, в клубе вагоноремонтного была лекция. В объявлениях, развешанных в зоне, она называлась так: «Почему я не верю в бога». Лектор — член общества по распространению научных и политических знаний Е. Е. Сергеев». Ниже фамилии Егора Егоровича было напечатано: «На лекцию приглашается бывший ученик 8-го класса губернской гимназии Аполлинарий Африканович Тищенко».
Аполлинарий Африканович не воспользовался приглашением. В ночь накануне лекции он исчез из города. Но лектором не был забыт. Рассказывая, кому выгодна вера, Егор Егорович вспомнил о брате Аполлинарии и пустил по залу донос, сочиненный им в гимназические годы.