Умение видеть - страница 10

Сергей плюхнулся на место пилота. Машина ожила, готовая взметнуться в предвечернее небо. Сергей тут же уснул. Кира вздохнула, и полезла на пассажирское сидение.

— Ты как здесь оказалась? — надтреснутым голосом поинтересовался Сергей, но к тому времени под ними чашей выгибался океан.

— Испугалась, — ехидно ответила Кира. — Подумала, ты уйдёшь, и кто будет меня спасать?

— Понятно… — Сергей завозился, пытаясь устроиться поудобнее, — Глупо. Тебе надо быть подальше от меня, тогда и спасать не придётся. И что теперь?

— Может, для начала объяснишь, в какую ерунду я вляпалась?

— Ну, если тебе станет легче, — Сергей залез в аптечку, выбрал нужную ампулу, та, присосавшись к запястью, впрыснула мутную жидкость и, довольная, отвалилась. — Тогда, после катастрофы на Надежде, мы не смогли восстановить ни генераторы, ни защитный купол, и всё равно продержались почти два земных года. Другие погибли, а мы трое выжили. Хартвиг заинтересовался нашей аномальной живучестью, он надеялся воспроизвести эту способность в экзоморфах второго поколения. Вот нас, подопытных свинок, и доставили в его лабораторию. Он говорил, что всё это связано с нашей особой… мутацией, что ли… нашей особенностью — ускоренным нейрогенезом. Не спрашивай, как быстрое создание новых нейронных связей помогает мозгу адаптироваться к изменяющимся условиям, но мы умудрились выжить на Надежде, и это факт. Только Хартвигу этого было мало, он мечтал создать из нас экстраэкзоморфов, пытался свести к минимуму искажения, которые вносит в восприятие реальности груз предыдущего опыта. Эксперименты на крысах дали потрясающий результат, собачки тоже не подвели, реактивный нейрогенез обеспечивал им невероятную приспособляемость. С людьми оказалось сложнее. Первым добровольцем был Дункан, вторым — Петер. И оба погибли. До меня очередь так и не дошла. А недавно появились основания полагать, что Дункан и Петер… не совсем мертвы. Мы не успели взять в оборот Хартвига, он того… выжег себе мозг, предварительно уничтожив все данные об экспериментах…

То, что издали Кира приняла за остров, оказалось занавесом из грозовых туч. С одной стороны их подсвечивало закатное солнце, и они казались грязно-розовыми, с другой стороны клубилась угольная чернота. В этой клубящейся массе вспыхивали грозовые разряды.

— Нам туда, — сказал Сергей, и машина полезла вверх, вверх, вверх, и… сорвалась в штопор. Кира закричала, Сергей ударил ладонью по панели, и сквозь зубы выругался: — Чёрт! Управление заблокировано.

Аэрокар нырнул в тучи, порыв ветра подхватил его, перевернул, но машина сумела выровняться. Гремело и сверкало, стекло, залитое дождём, помутнело. Машина, отрабатывая программу аварийной посадки, почти сумела опуститься на каменистый пляж. Всё бы закончилось хорошо, если бы не торчащий обломанным зубом камень. Пол поменялся местами с потолком, заскрипело, заскрежетало, машина упала, заскользила, остановилась, раскрыла мембраны и умерла. Кира, завизжав, вывалилась на твёрдые камни. Холодный ветер окатил её дождём.

Вроде бы, жива, только колени ободраны. Ерунда это, ерунда… Она с трудом поднялась. Ветер задрал полы халата, тапки с ушками мгновенно промокли, волосы заполоскались на ветру, как растрёпанный флаг. Дождь ещё усилился, казалось, вздохни поглубже, и захлебнёшься. Сверкало, ревело, крутило, и на миг стало жутко, почудилось, что она вновь оказалось в чужом враждебном мире.

Волны, грохоча, накатывали на берег, а у горизонта, где голубело чистое небо, догорал кровавый закат. Кира молча смотрела, как из мёртвой туши аэрокара выбирается Сергей.

— Надо же, уцелели, — долетел сквозь порыв ветра и шум дождя весёлый голос. Поодаль непонятно откуда появился человек. И лицо, и одежда, и руки у него были чёрные, а улыбка белая и радостная. — Смотрите, как весело! Всё это я сделал для вас!

— Дункан… — воскликнул Сергей.

— Нет, я тебя не знаю, — улыбнулся тот. — И вы мне мешаете.

Молния ослепила, молотом ударил в грудь и заставил сердце сбиться с ритма громовой раскат, а запах озона сделался до тошноты нестерпимым. Подумалось — вот теперь всё! Но укрывший их призрачный купол впитал в себя заряд, на миг сделался ярче солнца, и тут же рассыпался тающими осколками.