Унесенные войной - страница 36

— Они были в ярости вчера вечером, когда нашли тела своих солдат там, возле кладбища.

— Нет, это невозможно, — повторила Матильда.

— Я говорю, они их повесят.

— Я уверена, что «маки» придут на помощь.

— Речь шла о ста двадцати жертвах, — не унималась Эмильена.

— Я уверена, что ты неверно поняла.

В этот момент Матильда почувствовала облегчение оттого, что Шарль сейчас был далеко от Тюля.

Женщины отошли от окна, чтобы перекусить — они не ели с прошлого вечера, — но не смогли. Вернувшись к окну, они заметили, что с балконов и фонарей свисают веревки. Вокруг суетились эсэсовцы и полицаи лагерей, устанавливая лестницы. В это время из-за поворота вывели группу пленных. Рядом с ними, преимущественно молодыми людьми, ослепленными солнцем, шел священник. Пленные не понимали, что происходит. Увидев виселицы, идущие первыми остановились. Немцы ударами прикладов и сапог заставили их двигаться вперед.

По приказу эсэсовца, командовавшего операцией, от группы отделился один из заложников и встал на первую перекладину лестницы. Матильда увидела, что трое из группы смотрели по сторонам в поисках помощи или пути к бегству. Когда она перевела взгляд на лестницу, заложник, мужчина с темными волосами, одетый в зеленую рубашку и черные брюки, уже стоял на четвертой перекладине. На другой лестнице, прислоненной к первой, немецкий солдат надевал ему на шею петлю. Матильда закрыла глаза, но до нее донесся крик. Она отступила от окна и опустилась на стул. Вскоре к ней присоединилась дрожащая Эмильена.

Немногим позже, услышав крики немцев, женщины вернулись к окну и увидели, как один из заложников, руки которого были связаны за спиной, бежал к реке. Солдаты целились в него из автоматов. Он упал на берегу, наполовину в воде, и больше не шевелился.

Прибывали новые заложники группами по десять человек, в то время как с виселиц снимали предыдущих жертв, и трупами уже была устлана земля.

— Скольких они повесят? — простонала Матильда.

— Я тебе говорила: сто двадцать человек, — ответила Эмильена сдавленным голосом.

Шествие пленных продолжалось бóльшую часть дня. Откуда-то доносились звуки аккордеона, такие неуместные, придававшие этой Голгофе вид дикого празднества. Некоторые пленные отказались взбираться на лестницу и были жестоко избиты прикладами, другие поднимались, не произнося ни слова, с гордым взглядом, и выкрикивали слова о свободе, пока лестницу не выбивали у них из-под ног. Большинство умирало быстро, под смех и шутки эсэсовцев, отталкивавших трупы ногами. Один раз веревка оборвалась, что привело немцев в ярость, и они прервали агонию повешенного револьверным выстрелом.

Опускался вечер, наполнивший воздух запахами сена и теплой листвы. Небо приобретало бирюзовые оттенки, но над домами не было видно ни одной ласточки. Эсэсовцы повесили девяносто девять человек и перевезли на свалку их трупы для захоронения. Оставшихся в живых усадили в грузовики и повезли в Лимож, откуда, без сомнения, их должны были отправить в Германию. На следующий день эта же дивизия «Дас Рейх» свирепствовала в Орадуре, где они расстреляли всех мужчин, а женщин с детьми сожгли в церкви. Эту новость Матильда узнала в Усселе, куда немецкий гарнизон направился после кровопролитных боев с отрядами Сопротивления. Но образ молодого черноволосого парня, поднимавшегося на виселицу, не покидал ее. С тех пор лицо этого человека стало лицом Шарля. В воскресенье 11 июня Матильда наконец добралась до дома своих родителей. Она была уверена, что больше не увидит Шарля.

Но Шарль был жив. Он, потеряв всякую надежду, лежал в тюремной камере в центре Парижа. Шарль задавался вопросом, почему он еще был здесь, когда всех остальных его сокамерников через две — максимум три недели уводили в неизвестном направлении. Он только знал, что их увозили на грузовиках, шум двигателей которых время от времени слышался на тюремном дворе. А он, Шарль, был все еще жив и мучался от неопределенности своего положения.

Было около пяти часов вечера, когда он услышал, как во двор въехали грузовики. Послышались крики, приказы, топот сапог. Потом гомон переместился в коридоры. Дверь камеры резко открылась, и кто-то крикнул по-немецки: