Упало, разбилось - страница 10
-- Она нас предала, а мы за ней теперь бегать должны?
Лиля не любила что-либо делать в одиночку, поэтому отбросила эту идею. К тому же что-то подсказывало ей, что с Наташей теперь не получится так же смеяться, как раньше.
Макс был на втором курсе, когда Леха Легачев попал в больницу. К стыду своему, Макс даже не навестил друга. И времени не было, и не хотелось как-то... Как говорили, Леха подкатил к какой-то девке, у которой был то ли брат, то ли парень боксер, который и вломил Легачу по самое не балуй. Потом даже суд был и этого парня посадили. После выхода из больницы Леха пропал с радаров, уехал куда-то в другой город, что ли. Вроде бы он остался инвалидом, так что неудивительно, что не захотел попадаться на глаза прежним знакомым. Макс его не искал, оправдываясь перед собой занятостью по учебе. (Он-то, дурак, думал, что самое главное -- поступить! Ничего подобного: каждую сессию перед ним вставал во весь рост призрак отчисления и армии, и Макс всякий раз с трудом и ужасом перебирался из семестра в семестр.)
Впрочем, загруженность учебой не помешала ему наладить личную жизнь. Зато тем же летом между первым и вторым курсом Макс внезапно понял, что Лилькина-то подружка Гуля -- ничего такая девица, стройная, но грудь отчетливо видна. Глаза раскосые, темные. Как-то он провожал Гулю до подъезда ее дома и там, внезапно решившись, поцеловал. Гуля целовалась неуверенно, но старательно. Потом, когда они отстранились друг от друга, его взгляд, скользнув по окружающей остановке, зацепился за что-то серое, лежащее на асфальте. Мышь! Это была обыкновенная дохлая мышь. И Макс, предчувствуя торжество победителя, относящегося к высшей, мужской расе, шепнул Гуле:
-- Смотри, крыса!
И Гуля обернулась. А затем ловким движением туфельки с заостренным носком пнула крысу. Из ее брюха вывалились внутренности. Гуля захохотала. Макса едва не стошнило.
-- Какая ты... -- только и мог сказать он.
Гуля повела бровью.
-- Какая?
-- Офигенная!..
Гуля знала, что она такая. Ей хотелось понравиться Максу. По Гулиным понятиям, Макс был классным парнем -- красивым, умным (учился на программиста!), а встречаться с классным парнем -- цель любой девчонки. Гулины мысли, плоские и ровные, как стены, сходились углом в слове "я": "я хочу" -- "я получу". Отец запрещал ей встречаться с парнями, и она решила, что будет. Она сказала себе, что этим летом у нее случится первый секс. Ей хотелось бы, чтоб это произошло с классным парнем вроде Макса. Она тщательно подготовилась, взяв у Лильки кипу пестрых, похабных журналов и проштудировав их под лестницей, во время прогуливания уроков. Пришло лето, и она стала носить обтягивающие синие джинсы и короткие топики. Она знала, что в такой одежде выглядит сексуально: отец бесновался, мама прицокивала языком и смеялась.
И все получилось.
Машину вела Гуля. Гнала как на пожар. Когда она ездила куда-то с мужем, ее почему-то так и тянуло нарушить правила, превысить скорость, хотя вообще она была осторожным водителем, особенно если в машине был Маратик. Гуле хотелось, чтоб Макс одернул ее, но он всегда молчал, хотя она прекрасно понимала, что у него кишки в узел скручивались от быстрой езды по ухабистым дорогам.
-- Не заводи больше при папе разговоров про эмиграцию.
-- Не понимаю, почему он не понимает очевидных вещей! -- Макс был зол на тестя, который относился к нему с презрением, хотя почему -- было совершенно непонятно. Как многие люди, работающие на нелюбимой, но престижной работе, Макс добирал недостающий душевный комфорт, впитывая уважение и даже зависть окружающих. Тестю же его заработки были безразличны, и это бесило Макса. Раздражала его и теща -- постоянно сюсюкающая женщина, неумолчно звенящая серьгами.
-- Ну а Маратик? -- Макс достал главный козырь в споре по поводу эмиграции. -- Неужели твой папа не понимает, что за границей Маратику будет гораздо лучше...
-- Маратик перерастет.
Они поженились после того, как Гуля забеременела. Они не были к этому готовы, все получилось случайно. Гуле пришлось брать академический отпуск, а потом, когда родился Маратик -- слабенький, с кучей болячек, она решила, что восстанавливаться не будет: к тому моменту уже было ясно, что заработки мужа могут позволить ей жить, не работая. Гуля моталась с сыном по больницам, но никогда не ныла и не жаловалась, а на ее лице застыло выражение жестокой мадонны.