«Упрямец» и другие рассказы - страница 81

— Она, Москва-то, — погрозил пальцем дедушка Вушо, — скольких таких, как Гитлер, видала — ого-го! А Наполеон не был в Москве? Тоже, видать, был охотник до черной икры и русской водки, а потом его казаки и на конях догнать не могли. Скоро Москва и гитлеровскими пятками полюбуется…

В голосе ли дедушки Вушо не было прежней твердости, или, может, и вправду возможное падение Москвы расстроило самых горячих приверженцев старика, но только на этот раз никто не улыбнулся его словам.

А Вылко Карамелский не унимался:

— Как Москва-то падет, так, пожалуй, всем им крышка!

И его узкие глазки с рыжинкой, как у кота, скрыли усмешку под нависшими взлохмаченными бровями.

С того дня Вушо больше не появлялся ни в одной корчме.

— Дайте-ка мне глянуть на него! — гудел разбойник Гено. — В какую нору заползла ядовитая гадюка? Уж не подавился ли он своим поганым языком? Вчера был ясный-преясный день, и фельдмаршал фон Бок простым глазом разглядывал золотые кремлевские купола.

— Чего они так канителятся, Гено? — умильно щурясь, допытывался Карамелский.

— Не канителятся, а не торопятся. Надо же войска к параду как следует подготовить. Торжественно надо в Москву войти, с музыкой, со знаменами!

Однако торжество почему-то затягивалось.

Неделю спустя стало известно, что большевики двинули в бой сибирские войска и остановили гитлеровцев, а еще через неделю все выяснилось: казачья конница обошла вырвавшиеся вперед гитлеровские танки, да как взялась за пехоту — на целую сотню километров впереди себя все прочистила. Ну и от танков фашистских ничего не осталось.

Дед Вушо снова появился и, едва переступив порог корчмы, спросил про Вылко:

— Где же Карамелец-то?

— Тут я, — отозвался из-за двери Вылко; он редко заказывал себе графинчик и потому не садился за стол, чтобы не злить корчмаря Тошо.

— Чего ты торчишь здесь? — накинулся на него Вушо. — Чего не сбегаешь к разбойнику Гено, не полюбопытствуешь, когда же все-таки фашисты в Москву вступят?

— Да я уже спрашивал его, — торопливо забормотал Вылко и так высоко вздернул свои седые лохматые брови, что совсем закрыл изрезанный морщинами низкий лоб.

— Спрашивал, значит… А он что?

— Нефть, говорит, важнее Москвы. Немцы не за города бьются, за победу. С нефтью победу легче добывать. Прежде надо с Кавказом кончить, а как отрежут их от Персидского залива — Москва, как спелая груша, сама в рот упадет.

Вместо ответа запрокинул дед Вушо голову, вытянул вперед щетинистый подбородок и, разинув рот, громко щелкнул прокуренными зубами:

— Ам!

— Ты чего это, дедушка Вушо?

— Показываю, как Гитлер мух будет жрать…

Словесная битва развивалась изо дня в день все с тем же «переменным успехом», как писалось в военных сводках, и она закончилась бы вместе с кровавой войной, если бы не произошли некоторые чрезвычайные события.

Однажды появился Вушо в корчме, — молчит, пыхтит, даже не поздоровался ни с кем.

Уставилась на него вся компания, оглядывает его — явно не дает ему покоя что-то.

Принялись расспрашивать старика: что да как?

Выше головы поднял он сперва правую руку, за ней и левую, будто тяжесть какую собрался поднять, да и отшвырнуть прочь:

— Все! Конец!

— Что «все», дедушка Вушо? — встревожились вокруг.

— Сталинград! Капут! Повстречал сейчас внука Цеко Этропольца из Каменного поля. С базара шел. Триста двадцать тысяч, говорит, захлопнула мышеловка! С фельдмаршалами, генералами, полковниками, майорами и прочими офицерами и унтер-офицерами, с фюрерами — со всеми ихними потрохами. Кто перебит, кто сдался!.. Георгий! — обернувшись, позвал старик Георгия Голяка. — На! Держи! Вот, возьми двести левов. Ступай к Гено и закажи на всех, кого у него в корчме встретишь, по чарке водки. Сам пропусти две, а этому разбойнику одно скажи: дескать, яловая корова у деда Вушо отелилась, потому он и угощенье ставит!

Пошел Георгий, да только не такой он человек, чтобы все точно передать, как ему сказали, — взял да и принялся за дело по своему разумению.

— Бай Гено… — подступил он прямо к корчмарю. — Налей-ка себе графинчик сливовой…

— Уж не за твой ли счет, Голяк? — растерялся Гено, пораженный неслыханной щедростью бедняка из бедняков. — Благодарствую, но, по-моему, лучше б тебе требухи взять для ребятишек, чем первых встречных водкой поить.