Урок кириллицы - страница 16

— Он не в журнале, он сразу отдельной книгой, — ответил вошедший.

— Не в «Вагинусе» ли?

— Ну что ты, «Вагинус» же как раз Анаврина раскручивает, а я с ним в своем романе полемизирую! Меня Игорь Хазаров издал, который до этого детективы Б. Анального печатал — читали, наверное, истории про сыщика Пандорина?

— Ну-у! Кто же на такое чтиво свое время тратит?

— А что? По-вашему это плохо написано?

— Да дело не в том, хорошо или плохо написано. Написано-то как раз и не плохо, таланта у него не отнять, но понимаешь, в чем дело… Вот сейчас у нас стали продаваться такие специальные пластмассовые кости для собак, импортные, конечно, у которых вроде бы и вкус настоящих костей, и запах, ну и на вид они, как натуральные, да только в желудок при этом ничего, кроме собственной же слюны, не попадает. Вот и романы Б. Анального про Пандорина — точно такие же муляжи, как эти кости. Если их и можно «грызть», то лишь для того, чтобы занять время, но уж никак — не насытиться…

— Да если б ещё он был просто Б. Анальный, а то ведь его настоящая фамилия — Чортишвили! Горгоний Чортишвили — каково вам, а?

— А Отпадов — это ваша настоящая фамилия? — повернувшись к гостю, прозвенела бокальчиком своего голоса Аня. — Уж больно она какая-то… жаргонно-тусовочная, что ли.

— Так это мне Хазаров специально такой псевдоним придумал, чтоб, значит, молодежь сразу за своего приняла, — засмеялся он. — А моя настоящая фамилия — Окладов, в выходных данных книги она указана.

— И про что роман? — опять спросил кто-то из-за стола.

— Да роман — просто отпадный! — не сдержал восторга Таракьянц. — Там один чувак, хакер, обманув устроителей интернет-аукциона, получает на халяву старинную медную лампу, из которой потом вылезает настоящий джинн. Прикидываете?

— А в чем суть полемики с Анавриным?

— Да в том, — снова взял слово пришедший, — что у Анаврина всякое слово — это только вместилище пустоты, а мой джинн говорит, что «внутри себя слово содержит все знания о предмете, надо только понимать его суть.» И для того, чтобы понимать предмет, не обязательно знать его, но достаточно уже одного названия этого предмета. Более того — именно употребление нами тех или иных слов как раз и обеспечивает нам в дальнейшем становление той или иной реальности.

— Это как?

— Ну… Вы Пола Остера читали? Он у себя цитирует Чарлза Доджсона, я помню это место. «Когда я употребляю слово, — говорит там Шалтай-Болтай презрительно, — оно означает только то, что мне от него требуется, — не больше и не меньше». А Алиса возражает: «Вопрос в том, — говорит она, возможно ли заставить слово обозначать столько разных вещей». На что Шалтай-Болтай ещё более презрительно отвечает в том духе, что «Вопрос только в том, кто хозяин этого слова, вот и всё…»

— Ну и в чем тут суть?

— О-о, суть тут очень во многом! Ведь в этом небольшом уроке Алисе Шалтай-Болтай делает набросок будущих человеческих надежд и дает ключи к нашему спасению — чтоб жизнь развивалась так, как надо, мы должны стать хозяевами слов, в буквальном смысле. Тогда язык будет отвечать нашим чаяниям и обеспечивать наше будущее.

— Как это?

— Ну… Вот вы в «балду» на лекциях играете?

— Да случается…

— Ну так вот. Вы помните, что суть её заключается в том, чтобы из входящих в какое-нибудь базовое слово букв составить как можно больше других самостоятельных слов, максимальное число которых и обеспечивает победу. Понятно, что никакой логической связи со своими «слово-матками» эти новые слова не имеют, а зависят только от того случайного набора букв, из которых те состоят. Однако именно здесь как раз и проявляет себя та «хиромантическая», если так можно сказать, сущность языка, которая показывает, что слово — это не просто «единица речи, представляющая собой звуковое выражение понятия о предмете или явлении объективного мира», как об этом говорится в словарях, но самая что ни на есть настоящая кодовая программа, которая, используя входящие в него буквы в качестве «строительного материала», распрограммирует себя через новообразуемые слова в целом комплексе понятий, обусловливающих (вспомните-ка Вильгельма Гумбольдта, который говорил, что язык есть не что иное как соборная среда, не только предваряющая, но и обусловливающая всякое творческое действие в самой его колыбели) параметры и самой той реальности, которую они собой описывают… У кого-нибудь есть под рукой бумага и ручка? Возьмите для примера такое ключевое в эволюции человеческой культуры слово как «христианство» и посмотрите на тот набор понятий, который оно таит в себе в виде буквенной базы для образуемых из него в последующем слов. Ну, кто-нибудь сделал?.. — он подождал, пока парень за моей спиной закончил составление списка и протянул ему страничку. — Хорошо… Вот — основной в смысловом отношении корпус таких, пребывающих в нём в «эмбрионально-закодированном» состоянии, терминов. Смотрите, что это за слова: Христос, истина, таинство, страсти, творити, Сион, Исав, Иона, Иов, стихира, Сирин, сирота, воин, стон, вина, снасти, трон, страх, хитрости, синаит, вино, тиранство… Видите? Уже сам набор заключенных в слове «христианство» букв предопределяет возможность составления из них только таких слов, которые либо являются символами ветхозаветной подготовки мира к приходу Мессии («Исав», «Иона» и т. д.), либо же охватывают основную символику уже самой новой религии («Христос», «Истина», «таинство» и так далее). С такой же красноречивой наглядностью «расшифровывают» таящиеся в них «программы» и другие слова.