Урок кириллицы - страница 15

Закончив читать, Толян молча сел на место и отхлебнул из пивной бутылки.

— А ты, Борь? — окликнул Викторион Таракьянца. — Прочтешь что-нибудь?

— Если слушатели готовы терпеть, то можно.

— Что? До сих пор ещё экспериментируешь?

— А что ещё можно делать в мире, который существует по законам текста?

— Да ладно тебе! Ролана Барта начитался? Всё уже, мол, было, было, было, а потому — всё только повтор и цитирование, а если всё только цитата, то что тогда в жизни имеет право претендовать на ощущение трагедии? Ничего. Так?..

— Ну, не совсем так, но… Впрочем, я могу и не читать.

— Ладно, читай. Мы уже слушаем.

— Смотри… Не я говорю, но ты.

Борис прислонился к дверному косяку, прикрыл глаза и, скрестив на груди руки, бесцветным, но четким голосом прочитал:

— Ну и чего тут такого сверх экспериментального? — подала голос сидящая на коленях у одного из парней тяжелогрудая крепенькая девица в белых кучеряшках. — Классическая «глокая куздра», только развитая до размеров полноценного стихотворения. Но смысл его абсолютно понятен, и я искренне порадовалась и за этого увальня Брандограя, и за встреченную им Фиору. Потому что для передачи настоящих чувств не обязательно знать язык. Обходятся же без помощи Розенталя орлы, львы, куропатки?

— Угу, — кивнул Берлинский. — И собаки в период течки…

— Я предупреждал, что пишу нестандартно, — напомнил Борис, — а потому прошу прекратить дискуссию. Творчество — процесс индивидуальный, так что не будем превращать литературу в третью Чеченскую войну.

— Между кем и кем?

— Да как всегда — между властителями дум и блюстителями дум.

— Ну, хорошо, хорошо, давайте сегодня обойдемся без споров, согласился Викторион. — Анют, прочти что-нибудь человеческое! — попросил он брюнетку за моей спиной.

— Но у меня всё грустное…

— Да хрен с ним, лишь бы эта грусть была настоящая! Читай.

— Ну, хорошо…

Она опустила долу глаза и медленно, будто восстанавливая перед внутренним взором описываемую картину, начала:

При этих словах она на мгновение прижала к ушам ладони и, уйдя взглядом куда-то ввысь, в закрытое потолком комнаты, но предполагающееся где-то над крышей небо, закончила:

— Ну, вот! Есть же ещё настоящая поэзия! — признал патлатый. — Хотя тоже не без уклона в оригинальничание. В простоте сейчас уже и слова никто не скажет… Так, Борис?..

— Минуточку, — отозвался Борька. — Звонят в дверь, я открою, — и вышел в переднюю.