Уроки минувшего - страница 6
А между тем жизнь в деревне неизбежно лепила из меня крестьянского сына. Каждый день я чистил конюшню и коровник, то же проделывал у коз и овец, поил лошадь и корову из колодца или водил их на водопой к Салу. Летом помогал на огороде и на плантации. Самое тяжелое и ответственное дело — молотьба. Отчим седлал кобылу, запрягал ее в постромки котка, я взбирался в седло и въезжал на ток, где была уже настлана или пшеница, или рожь, или просо. И начиналось монотонное кружение на небольшом пятачке. Отчим бдительно следит, чтобы коток не съезжал на сухую землю. Время от времени он кричит: по току, по току, добавляя иногда чего-нибудь покрепче. Через полтора года крестьянской жизни я не только мог ухаживать за скотиной, участвовать в полевых работах, но мог и запрячь, и распрячь лошадь в телегу, да не только одну, но и пару, в седле держался как казак, что впоследствии мне очень пригодилось. Где-то в глубине души я стал смиряться с сельским своим бытием.
Наезжая в Антонов временами, я не мог уловить там политических противостояний среди казаков. В Крылове же я попал в самую гущу взаимной ненависти и вражды бывших участников гражданской войны. А крыловские казаки приняли активное участие в боях гражданской войны, как на стороне «красных», так и «белых». Отсюда вышел известный кавалерийский командир в красных войсках, имя которого не раз отмечается в исторической литературе, — Фома Александрович Текучев. Родом из богатой казачьей семьи, он дослужился в царской армии до звания есаула, стал в гражданскую войну командиром Горской бригады, начальником дивизии во второй конной армии Миронова. И еще один крупный командир вышел из Крылова, это Иван Андреевич Колесников. В 1918 году он привел свой партизанский отряд в Котельниково. О нем можно прочитать в книге Исаака Бабеля «Конармия», где в рассказе «Комбриг два» живописуется великолепная атака конармейцев у Бродского шляха под руководством только что назначенного командира бригады.
Да что говорить о дальних: семья отчима являла собой классический пример внутрисемейного политического раскола и противостояния. Старший брат отчима Михаил — есаул, служил у белых и эмигрировал в Болгарию. Другой брат — Григорий, коммунист с дореволюционным стажем, комиссар-чекист, был зарублен восставшими казаками, его могила под красной звездой в церковной ограде. Отчим чтил память брата-комиссара, прекратил переписку с братом-эмигрантом, но вместе с тем отказался вступить в колхоз, уклонялся от какой бы то ни было советской работы, и от него отступились, может быть, из уважения к брату. Разговоры о возвращении в Котельниково в семье не утихали.
Однажды весной 34 года я обывательской подводой возил в колхозную бригаду нашего учителя Андрея Ивановича, он проводил там какую-то беседу. Тогда я впервые услышал об истории с челюскинцами и летчиками, которые сняли со льдины всех участников рейса и получили звания Героев Советского Союза. На обратной дороге он вдруг заговорил о том, что мне надо учиться дальше, а для этого следует переезжать в Котельниково. Я воспринял его слова как одобрение моих успехов в учебе и передал разговор матери, которая была ярой сторонницей возвращения в Котельниково. А тут в хуторе произошло странное событие. Неожиданно появилась колонна грузовых автомобилей. У совершенно новеньких автомашин похаживали одетые в новенькие комбинезоны шоферы, что-то подкручивали, подтягивали. На вопросы любопытной детворы, зачем приехали, надолго ли, помалкивали. Хуторяне гадали: если за хлебом, то старый вывезли, до нового далеко. И вдруг прошел слух: приехали для выселения единоличников, не желающих вступать в колхоз. Может, провокация, а может, и нет. Могли и выселить, не посмотрев на то, что среди них было немало красноармейцев и красных партизан. Завершалась сплошная коллективизация, а тут строптивцы из какого-то хуторишки портили общую картину. Однако машины исчезли так же незаметно, как появились, — неожиданно и ночью.
Но эта история положила конец колебания отчима: он и мать съездили в Котельниково, подыскали подходящий дом, вернувшись, договорились о продаже совхозу крыловского дома. И мы засобирались переселяться.