Ушастый призрак - страница 20
— Кофе?
Не дождавшись ответа, он ответил себе сам и исчез в арке, ведущей на кухню. А я прикипела глазами к тазику, в котором воды уже не было — пес, правда, выпил все и теперь вылизывал последние капли.
Таз шкрябал дном по полу. Неприятный звук разбудил Его величество. Мягкий прыжок... звука не было, а пол вздрогнул.
Я вздрогнула тоже — мейн-кун был ростом с небольшую собаку. Полосатого окраса, с характерной гривой и огромными ушами. Уши чуть подергивались.
Собакин, наконец, отлип от тазика и уставился на "кису". Уже пора визжать и падать в обморок?
Кот подошел вплотную и бесцеремонно обнюхал пса, опасаясь здоровенных клыков не больше, чем своих игрушек на веревочках — торчат и торчат. Обошел его по кругу. Тронул лапой и слегка прикусил за хвост.
Пес вынес это стоически. Даже лег, чтобы его величеству было удобнее. Тот немного подумал и... умастился рядом, привалившись к боку собаки.
— Оу! Мир да любовь? — Спросил Хукку, вырастая в проеме с двумя дымящимися чашками.
— Похоже на то, — кивнула я.
— Ну и отлично. А то я не очень люблю полы мыть. Светлый ламинат от крови плохо оттирается.
— Приходилось, что ли? — Хмуро пошутила я.
— Всякое было, — неопределенно ответил шаман. Кажется, на полном серьезе. Да уж, задавая вопрос трижды подумай — а вдруг ответят. — Ты пока ошейник ему не снимай.
— А что? — Насторожилась я.
— Все, что угодно.
— Исчерпывающе...
После хорошего кофе жизнь показалось легкой и приятной, как игра в "три в ряд" на пятом уровне. И даже заговорить о своей настоящей проблеме оказалось почти не стыдно.
Я просто отлепила с вены пластырь и протянула руку приятелю. Случившееся ничем не напоминало о себе, никаких синяков, только крохотная точка на коже, не присмотришься — не увидишь. Парень был и впрямь хорош.
Но Хукку оказался лучше.
— Это... то, что я думаю? — Темные глаза поймали мои не спрашивая, требуя ответа. — А тебе мама в детстве не говорила, что кровь отдавать нельзя?
Я покаянно вздохнула и состроила "собачьи" глазки.
— Так получилось
— Когда-нибудь я тебя встречу в Маналу и спрошу, как ты там очутилась и почему убралась раньше всех сроков. И, знаешь, я догадываюсь, что ты мне ответишь.
— А есть что-то, о чем ты не догадываешься?
— Понятия не имею, как можно быть такой неосторожной и прожить целых двадцать лет. Для меня это — загадка почище Фестского диска.
— Поможешь?
Хукку вздрогнул. Уставился на меня и я вдруг, в первый раз увидела, что глаза у него не черные, а темно-карие. Он смотрел долго, недоверчиво. А потом, вдруг, махнул рукой и рассмеялся с таким облегчением, что мне стало даже неловко.
— Язык бы тебе узлом завязать. Хоть соображала бы, кого и о чем просишь.
— А... что я такого попросила?
— Вот я так и понял, что сама не знаешь. — Хукку прищурился. И вдруг подмигнул, — а если б я тебя сейчас на слове поймал? Сама пришла, сама просила, сама руку протянула...
Мое ошеломленное лицо словно подтолкнуло его веселье, он уронил голову и помотал ей, как пес.
— Рани, так нельзя, никому, а уж нам с тобой — вообще ни при каких раскладах. На костер иди, но не проси того, за что заплатить не можешь. И, главное, не захочешь. Ты хотела, чтобы я тебя от поиска по крови закрыл, так? — Дождавшись моего кивка, Хукку посерьезнел. — Я могу это сделать. Это нетрудно. И даже приятно, знаешь ли. Кровь — это род, а для девушки есть очень простой способ поменять род...
Я почувствовала, что краснею. Кончики ушей, вообще, запылали.
— Что, пойдешь за меня?
Я попыталась отшутиться:
— ЗАГСы закрыты.
— А нам они к чему? Нам всего и нужно — платок да кровать.
ГЛАВА 8
Тишина между нами повисла оголенным проводом, не тронь — убьет. Хукку молчал, ожидая, я — пытаясь собраться с мыслями, которые вдруг вообразили себя зайцами и ускакали кто куда. Рука приятеля, обманчиво-тонкая, а на деле ширококостная, с длинными цепкими пальцами, лежала на подлокотнике кресла, рядом — и чудовищно далеко.
— Чем мне это грозит? — спросила я. Осторожно, словно нащупывая путь через опасную трясину. С изумлением на грани шока осознавая, что спрашиваю — всерьез. То есть допускаю возможность...