Успокой моё сердце [СИ] - страница 39

Напрасно. Оказывается, слух у моего похитителя что надо — никаких придирок.

— Я не намерен дважды повторять одно и то же. Это глупое занятие, Белла. Учись слышать с первого раза.

Не найдя в себе силы говорить, попросту киваю.

В кристально чистой утренней тишине мы проводим около пяти минут. По истечении этого временного промежутка, мужчина поднимается с кресла.

— Сегодня ты будешь завтракать со мной.

Встаю вслед за ним, одновременно теребя в пальцах прядку собственных волос. Совместный завтрак? Мне это не нравится…

— Иди, — Каллен раскрывает дверь, кивая мне, чтобы я первая пересекла порог. Прижимая вспотевшие ладони к груди, миную ту часть комнаты, что отделяет меня от Эдварда.

Когда прохожу мимо него, впервые замечаю откровенную разницу в нашем росте. И как раньше мне не удавалось разглядеть, насколько этот человек высокий?..

— За эти дни ты сделала только две умные вещи, Изабелла, — натянуто усмехается мужчина, выходя следом за мной и тем самым загораживая последние пути к отступлению.

Несмело оборачиваюсь, стараясь понять, о чем он.

— Ты не стала раздеваться сегодня, — Эдвард оглядывает мою смятую вчерашнюю одежду. — И до сих пор носишь мой подарок.

Говоря это, он посмеивается. Теперь по-настоящему.

Столовая в особняке Каллена не идет ни в какое сравнение с мрачной обителью Вольтури. Здесь все окрашено в неконфликтный зеленый, внушающий скорее спокойствие и терпение, чем ужас. Мебель светлая, с разнообразными одноцветными вставками в самых разных местах. Например, стулья с коричневыми подушечками на сиденьях расположились вокруг большого и круглого деревянного стола. Он выглядит, как из дорогого каталога, но в тоже время видно, что за ним едят, чего не скажешь о столе Черного Ворона.

Столовая отделена от кухни раскрытыми двустворчатыми дверьми. На каждой из них нарисован причудливый золотой иероглиф. Интересно, что они обозначают?..

Каллен по-прежнему следует за мной, попутно указывая, куда следует идти. Судя по тому, что я видела, направляясь сюда, особняк моего похитителя имеет просто гигантские размеры.

— Садись, — деревянный стул выдвигается мужчиной так быстро и незаметно, что кажется, будто мебель здесь живет своей жизнью.

На столе уже расположился наш завтрак. Ни одной живой души рядом не наблюдается.

Эдвард садится рядом со мной.

На белоснежных тарелках, которые уставляют два подноса, куча всего съестного. Совсем не похоже на «изобилие» Маркуса.

Каллен уверенным движением двигает большую часть пищи ко мне.

— Пока все не съешь, я не выпущу тебя отсюда. Мне не нужны скелеты в доме.

Это самая банальная угроза, что я слышала в своей жизни. Тем более сейчас, когда организм настойчиво требует пищи после вчерашнего опустошения. Но за заботу спасибо.

— Хорошо, мистер Каллен, — робко улыбаюсь, поглаживая салфетку, в которую завернуты приборы.

Эти слова, кажется, производит на моего похитителя положительное впечатление. Он ничего не отвечает, на его одобрение так и витает в воздухе.

Мужчина приступает к своей порции, пока я выжидающе перевожу взгляд с подноса на него и обратно. От содержимого тарелок слюнки текут — пышные оладьи, залитые чем-то темно-розовым, два толстых круассана, притулившихся на маленьком блюдце, большая чашка ароматного чая и подрумянившийся омлет, сквозь который просвечиваются кусочки ветчины и сыра, если не ошибаюсь.

Каллен останавливается, когда замечает мое целенаправленное разглядывание собственной персоны. Он хмурится, задавая вполне логичный вопрос.

— В чем дело?

— Я могу приступать?

Похоже, впервые в истории мне удалось кого-то шокировать. Нет, не кого-то. Шокировать самого Эдварда Каллена. Да это успех, Свон!

— Маркус отлично справлялся со своей ролью. Ты даже есть не можешь без моего разрешения.

Поджимая губы, жду ответа. Хоть какого-нибудь.

— Ешь, — наконец произносит Эдвард. Он внимательно смотрит на меня, даже когда отрезаю первый кусочек омлета. В его взгляде явственно читается заинтересованность и… ошеломленность.

Впрочем, с собой он справляется на удивление быстро.

Завтрак проходит в спокойной обстановке (чувствую, во всем виноваты зеленые стены), и лишь ближе к его концу, когда большая часть моего подноса пустеет, мужчина начинает говорить.