Успокой моё сердце [СИ] - страница 70
До кровати удается добраться без приключений. Каллен тяжело валится на простыни, по-детски стараясь смять их как можно больше. В нем ещё сохранилась непосредственность?
Наркота творит чудеса…
Когда он, наконец, замирает на подушках, тушу лампу и занимаю свою половину кровати, укутываясь в теплое одеяло.
— Grazie, Эдвард, — тихонько произношу, спустя некоторое время. Почему-то я абсолютно уверена, что он меня услышит.
Так и происходит. На этот раз молчанию не удается выиграть раунд.
— Nessuni problemi, — повисает в темноте.
Когда просыпаюсь, за окном по-прежнему темно. Мне даже кажется, что сон продолжается, просто я его не замечаю.
Вздыхаю, поворачиваясь в другую сторону. Мгновенно понимаю, что в кровати не одна. Эдвард, обвив руками подушку, точно ребенок, лежит на животе на своей половине. Его лицо сведено и нахмурено, черные ресницы немного подрагивают — это все, что удается рассмотреть при лунном свете.
Аромат мужчины вползает в легкие, окутывая их туманной дымкой. Чувствую слабость и желание поспать. До утра ещё далеко…
Полная намеренья вернуться в царство Морфея, закрываю глаза, стараясь думать о чем-нибудь приятном и усыпляющем. Например, о зеленом лугу. Таком зеленом, что рябит в глазах. На нем стадами пасутся белые овечки, за которыми, пощипывая травку, следуют гуси. Они что-то обсуждают на своем языке с крайней важностью. Иностранные дипломаты, а не гуси.
Улыбаюсь сама себе. Временами ты такая же непосредственная, как семнадцать лет назад, Белла.
Разомлев от доброй картинки, не сразу слышу кое-что, происходящее непосредственно в реальности, здесь и сейчас.
Лениво приоткрываю один глаз, вглядываясь в ночную темноту.
У двери, при очередном моргании, просматриваются контуры человеческой фигуры.
Глаза непроизвольно распахиваются, а тело подается вперед. Каллен что-то едва слышно бормочет, но не просыпается.
Наверное, очень странно, но с ним я чувствую себя в какой-то определенной безопасности. В конце концов, в своем доме он сумеет навести порядок. Ночью в том числе.
Уже подумываю над тем, чтобы разбудить Эдварда, но сдерживаюсь.
Вовремя.
Фигурка делает нерешительный шаг вперед и попадает на конец лучика лунного света. В тот же миг я узнаю пришедшего.
И дело не только в маленьком росте и белокурых волосах, проблеснувших так кстати, просто я нутром чувствую, что здесь ребенок. Этот ребенок.
Аккуратно покидаю кровать, медленными шагами подбираясь к мальчику.
— Джером, — шепчу, робко улыбаясь.
Вопреки всем предположениям, малыш не отшатывается назад, не вжимается в стенку, даже не отступает в сторону.
Едва рассмотрев меня — по-прежнему стоящую в темноте — он, не раздумывая, кидается в мои объятья, обвивая маленькими ладошками за шею.
— Все хорошо, — нежно глажу белокурое существо, ощущая, как тепло скользит по всему организму, усиливаясь с каждой секундой. С каждым моим вдохом, впускающим внутрь запах маленького мальчика.
Ладошки сжимаются сильнее.
— Все в порядке, — притягиваю ребенка поближе, чтобы взять на руки. Поднимаюсь, все ещё не переставая ласкать его, — давай не будем будить папу.
Оглядываюсь на Эдварда, лежащего к нам спиной, и прикусываю губу. Это ведь не считается самоуправством, мистер Каллен? Я пытаюсь успокоить вашего сына. Он пришел в мою спальню. Ко мне. Сам.
Доверчиво прижавшееся к груди детское тельце подтверждает собственную правоту. Верно. Я все делаю как надо.
Придерживая одной рукой Джерома, другой раскрываю деревянную дверь, покидая комнату.
Теперь, в коридоре, в котором все ещё горит свет, все проще.
У меня есть возможность рассмотреть ребенка, как следует.
На атласных щечках видны две узенькие дорожки от слез. Они уже высохли.
— Мой хороший, — не удерживаюсь, проводя пальцами по личику малыша, стараясь не обращать внимание на россыпь ссадин. — Тебе приснился плохой сон?
Мальчик быстро, хотя и немного неуверенно кивает.
Его глаза останавливаются на мне, смотрят просительно, хотя и с долей страха.
— Это просто сон, — поправляю спутавшиеся светлые волосы, перехватывая Джерома покрепче. — Ничего не случилось.
Малыш опускает голову, утыкаясь ею мне в шею. Он не хочет выдерживать прямой взгляд, но жаждет понимания. Ему хочется, чтобы его пожалели.