Утерянное Евангелие. Книга 1 - страница 14

– Скажи честно… ты ведь ученик Иешуа? Не так ли? – вполголоса спросил Шаул Иосифа, нагнувшись к самому его уху. – Правда? Я обещаю, что никому не скажу.

Иосиф держал спину ровно и в течение всей беседы смотрел, не опуская глаз. Его лицо было спокойно. Взгляд прям и тверд. Так смотрят люди, родившиеся знатными и богатыми, привыкшие всю жизнь распоряжаться чужими жизнями. Но сегодня его жизнь могла зависеть от этого молодого и тщеславного члена Синедриона, жаждущего докопаться до истины и снискать уважение в элитных кругах.

– Я был восхищен словом Иешуа и его мыслью, – признался рав Иосиф и добавил с заметным огорчением: – Он не заслужил такой смерти.

– Они вскрыли ваш фамильный склеп и украли тело, – рав Шаул вернул беседу в русло расследования. – И ставят под угрозу Рим и Синедрион.

– Кто – они?

– Твои сторонники – секта христиан, – заносчиво вывалил Шаул.

– Это не ученики Иешуа, – возразил рав Иосиф, чуть склоняя голову направо и упрямо выставив вперед свой открытый лоб. – Не настоящие.

– Говорят, он воскрес, чтобы сплотить Иудею против Рима? – Шаул отвернулся от Иосифа и посмотрел в маленькое окно со снисходящими солнечными лучами. – Мессия… Ты в это веришь?

Умудренного опытом Иосифа было не так просто спровоцировать. Он молчал, по-прежнему чуть наклонив голову и рассматривая молодого раввина. Шаул, расхаживая вокруг знатного горожанина, рассуждал:

– Мы ждем Мессию. Царя. Откуда может быть цезарь в Римской империи? Из Рима. Хорошо, пусть не из Рима, а из богатейшей провинции Римской империи – из Сирии, из сирийской Пальмиры. А Иудея – это отдаленная окраина Сирии. Но Иешуа родился даже не в Иерусалиме. Про него говорят, что он из захолустья, из Назарета, но и это преувеличение, потому что он родился в еще большей палестинской глуши – в Вифлееме. Хуже того, в вифлеемском хлеву…

Вдруг Шаул увидел, что Иосиф бесшумно смеется, и замер на месте. Писец в углу сидел, уставившись в одну очку и стараясь не слушать. Молодой раввин вдруг обмяк, будто потерял весь свой пыл и служебное рвение.

– Скажи мне честно… Он действительно воскрес?

Иосиф грустно улыбнулся и вымолвил:

– Будь он жив, думаю, он обнял бы тебя как брата. Даже после всего, что с ним сделали…

Шаул второй раз за сутки впал в ступор. Такое с ним случалось редко. А скорее – никогда.

– Оставь меня, – вдруг сказал он, бессильно садясь в свое кресло и пряча глаза.

Иосиф уже дошел было до выхода, но резко остановился.

– Ну? – раздраженно воскликнул молодой раввин. Ему совсем не хотелось продолжать общение с Иосифом. Но влиятельный горожанин опять подошел к столу.

– Ты думаешь, «был ли он царем?» – С этими словами Иосиф достал из полотняной сумы венок, сплетенный из колючих ветвей терна, и положил его на стол перед Шаулом. – Я возвращаю его царский венец.

Шаул несколько секунд исступленно смотрел на венец со следами запекшейся крови. Крови человека, которого христианские сектанты считали Богом.

– …И вот еще, – Иосиф вынул из сумы сверток и выложил на стол.

– Что это?

– Убрус[3] с отпечатком лица покойного. Есть еще плащаница, в которую завернули Иешуа, – ответил арифматреец. – Нужны они тебе для следствия?

– Вон! Пошел вон отсюда! – заорал тарсянин, смахнув со стола и сверток, и терновый венок. – Вон!

Иосиф, сохраняя размеренность и спокойствие, удалился.

Шаул же был раздираем внутренними противоречиями. Уже второй допрашиваемый кряду сводил его с ума. Кому верить? Во что верить? Проще всех убить, чем допрашивать. Но сколько же крови было на этих руках, начиная с шести маленьких щенков, убитых им в далекой юности…

Когда в комнату к Шаулу римляне втолкнули Никодима, дознаватель стоял в оконной нише, подставив лицо сквозняку. Молодой и пугливый Никодим, как ни странно, тоже был членом Синедриона и… тайным учеником Иешуа. Но все тайное когда-нибудь становится явным. Информация об иудее, потворствующем сектантам, дошла и до Шаула.

Никодим сел на трехногий табурет перед столом, пытаясь движениями своими походить на размеренного Иосифа. Получалось довольно забавно, словно трехлетний малыш в коротеньких детских шортиках пытается надеть на голову шляпу своего отца-великана.