Утопический роман XVI-XVII веков - страница 3

Как это ни парадоксально, но жизнь ярче всего выглядит, когда взираешь на неё через одно единственную бойницу в стене.

Судьба даровала мне шанс снять жильё в одном из самых странных местечек Северной Америки.

На вытянутом, буйно заросшем острове, тянущимся на восток от Нью-Йорка, среди прочих природных диковинок, есть два необычных ландшафтных образования.

Милях в двадцати от Сити, на заднем дворе самого Лонг Айленда расположены два огромных яйцевидных по своим очертаниям мыса, разделённых крохотной по своим размерам бухточкой, они представляют собой самую обжитую водную акваторию на всём западной побережье Америки. Я уже, кажется, сказал, что по форме эти территории очень напоминают почти идельные овалы, подобно колумбову яйцу сплющенные снизу. Эти удивительные порождения природы, части полуострова, настолько повторяют друг друга, что мне кажется, что чайки, живущие на одной из них, иной раз ошибаются адресом и по ошибке в величайшем изумлении залетают на другую. Но ползающие и бегающие существа, бегающие по этим яйцам, имели бы совсем другие впечатление – растительность и животный мир там абсолютно разнятся, и схожи только размеры и очертания.

Я жил в Вест-Эдд, прямо скажу, менее фешенебельном из двух поселений, хотя это словесное определение весьма слабо отражало зловещую пропасть, пролегавшую между этими территориями, разделёнными, так сказать, на эти два столь похожих и одновременно столь различных яйца. Мой дом располагался на самой оконечности яйцевидного мыса, примерно в пятидесяти ярдах от берега и был едва виден, будучи донельзя стиснут с двух сторон двумя высокими, роскошными особняками, за снятие которых доброхоты раскошеливаются на двенадцать – пятнадцать тысяч долларов за сезон. Особенно выделялась своей роскошью вилла, расположенная справа – представлявшая из себя, по видимому, какую-то богатую иммитацию Hotel de Ville из Нормандии, с этой угловой башней по фронтону, чья девственно свежая кладка ещё явственно просвечивала сквозь разрастающиеся завесы плюща, с мраморным плавательным бассейном и не менее сорока акров земли, отданных под садовые лужайки. Вот это и была усадьба Гэтсби. О, кажется, я не уверен, что она принадлежала именно этому Мистеру Гэтсби, но несомненно, она принадлежала какому-то джентльмену, который носил эту фамилию. Но я видел в ней только Гэтсби, поэтому считал, что усадьба – его собственность. Собственно говоря, кроме того, что ему принадлежит эта усадьба, я ничего не знал.

Для окружающих дворцов мой дощатый замок мозолил глаза, был, как настоящее бельмо на глазу, и мне кажется, его терпели только из-за его крошечных размеров, позволявших его соседям делать вид, что он вовсе как бы и не существует. Думаю, его и в самом деле никто не замечал, так что мне выпадало необозримое счастье наслаждаться не только чудесным видом на взморье, не только видом кусочка чужого прекрасного сада, но и осознанием того, что я обрёл счастье жить под боком у самых настоящих миллионеров, и это всего за восемьдесят баксов в месяц.

На другой стороне залива над водой сияли белые фешенебельные дворцы Ист-Эгга, и история этого лета берёт своё начало именно с того вечера, когда я сел в свой «Додж» и поехал на обед к Тому Бьюкенену. Дэйзи приходилась мне кузиной, а с Томом я познакомился в колледже. И однажды, сразу же после войны я два дня гостил у них в Чикаго.

Среди других несравненных физических совершенств её мужа одно сияло как бриллиант – в истории Нью-Хэвенского футбола не было более сильного левого крайнего.

Он был фигурой поистине национального масштаба, в некотором роде очень характерной для Америки того времени – одним из тех, кто к двадцати одному году оказывается на самой вершине горы, а потом, чтобы ни делает, каждый новый шаг является.

Его семья была баснословно богатой, и уже в колледже его манера свободно сорить деньгами на каждом углу была притчей во языце. Когда он решил перебраться из Чикаго на Восток, то сделал это с поистине ошеломительным размахом, к примеру, перевёз из Лейк Фореста кучу пони для игры в поло.