Утренние колокола - страница 19

стр.

Фридрих сидел за столом в некоторой растерянности.

«Ничего, – подумал отец, – почитает почту, узнает широту нашего дела и увлечется».

На столе, обитом зеленым сукном, кроме почты, двух конторских книг, оловянной чернильницы да нескольких перьев, ничего не было.

Работа была монотонная, одинаковая день изо дня, а единственное развлечение – смотреть в окно на прохожих.

Ближе к печке сидел старший конторщик Зигфрид. Он отработал в этой комнате больше тридцати лет.

«Боже мой, ведь я видел его, когда приходил сюда мальчиком, и уже тогда он казался мне пожилым! – подумал Фридрих. – Ну как тут не сделаться филистером!»

Имя «Зигфрид» старшему конторщику было дано словно в насмешку.

Больше тридцати лет ежедневно в одно и то же время он приходил в контору. Ежедневно он встречал по дороге к работе тех же людей в тех же местах – младшего учителя, пастора, выбившегося в люди башмачника Римера, таких же, как он, конторщиков. Постепенно старея, они раскланивались друг с другом по утрам, а в конце дня, возвращаясь домой, вновь встречались.

Жизнь была упорядоченна, устойчива. Ни революции, ни столкновения идей века, никакие другие внешние потрясения эту жизнь не колебали.

Даже появление хозяйского сына не могло взволновать Зигфрида. Он выполнял свою работу одинаково хорошо в любой день, не боясь ни чумы, ни инфлюэнцы.

Коллега Роберт часто страдал насморком и теперь боялся, что хозяйскому сыну это может не понравиться. Он так и работал, постоянно подфыркивая носом и сморкаясь время от времени в большой носовой платок с вышитым красными нитками вензелем.

– Сейчас-то хорошо, работать стало легко, – говорил Зигфрид специально для Фридриха, чтобы тому и в самом деле в конторе освоиться побыстрей. – Гусиные перья теперь не надо затачивать. В прошлый год стальные ваш отец привез из Англии, а сейчас и у нас продают их в лавке. И свечу если надобно зажечь, пожалуйста – спички изобрели. А вот раньше!…

– А что было раньше? – спросил Фридрих.

Зигфрид на минуту задумался.

– Раньше на рождество хозяин подарки делал, – сказал Роберт невпопад и полез за платком.

– Раньше тоже было хорошо, – проговорил Зигфрид. – Но и сейчас неплохо, зачем жаловаться. А главное, я рад, что контора вашему отцу досталась, а не другим братьям. В вашем-то отце сразу хозяин чувствуется, и я к нему привык.

В один из первых дней зашел по делам конторщик из другой фирмы. Он весело улыбнулся всем, и уже тогда Фридрих отметил необычайную живость его лица. У конторщика была светловатая голландская бородка, лет ему Фридрих дал двадцать семь – тридцать.

Они поговорили негромко с Зигфридом, а потом конторщик пошел назад. На улице, под самыми окнами, он встретился с двумя молодыми купчиками.

– О, господин Фрейлиграт, какая неожиданная встреча! – обрадовались купчики. – У вас отличное вино, мы как раз говорим об этом. А ваши стихи, рассказывают, напечатаны сегодня в литературном листке. Мы обязательно зайдем к вам сегодня вечером, сыграем партию в карты и уж в этот-то раз выпьем на брудершафт!

– Да-да, господа, с удовольствием. Но не сегодня, господа. Сегодня я занят, как-нибудь позже, – ответил конторщик.

– В затруднительное положение попал старик Эйнер с этим Фрейлигратом. Откуда он знал, что тот печатает стихи во всех газетах, когда нанимал его на работу, – проговорил Зигфрид. – Теперь Эйнеру проходу нет от любопытствующих вопросов, но говорят, Фрейлиграт на удивление аккуратный работник, и с этой стороны у старика претензий к нему нет.

«Так это был сам Фердинанд Фрейлиграт! – подумал Фридрих. – Сам Фрейлиграт заходил к нам в контору как обыкновенный служащий. И если даже он совмещает поэзию с коммерцией, то и я тоже смогу это сделать».

А стихи писались каждый вечер, потом появились рассказы. Первым был «Рассказ о морских разбойниках», о корсарах-греках, которые сражались с турецкими завоевателями. В то время газеты еще продолжали писать о борьбе за свободу христиан-греков против мусульман-турок.

И слово «свобода» все чаще произносилось в кружке у братьев Греберов.

Братья твердо решили стать пасторами, но хотели быть пасторами просвещенными, не дремучими невеждами вроде Круммахера.