Утренние прогулки - страница 17
Хотя Анна Григорьевна говорила одни хорошие слова, я все равно продолжал переживать.
В позапрошлое лето я чуть не утонул.
Мы тогда приехали на месяц в Молдавию, в деревню.
Наш дом стоял на берегу Днестра. В Днестре вода была всегда теплая, будто специально подогретая, но мутная. И течение было мощное. Если по горло зайдешь, то уже не устоять — сбивает с ног.
Но в одном месте была заводь со спокойной водой. У нашего берега течения почти не было, а у другого оно ускорялось, потом река делала поворот, а за поворотом неслась как бешеная, потому что там было узкое место и посередине — пороги.
В тот день я плавал по заводи на надувном матрасе. Папа под вишневым деревом что-то читал, а мама играла в бадминтон с соседкой.
И вдруг, когда я выплыл на середину и собирался поворачивать назад, кто-то с берега закричал диким голосом:
— Мальчик тонет!
Я даже оглянулся: может, помощь моя нужна?
Но вокруг в реке никто не тонул.
«Вот дураки — пугают зря!» — подумал я. И вдруг увидел, что мама бежит к воде и размахивает руками. И папа тоже отбросил книгу и бежит по берегу к повороту.
Только тут я понял; что кричали про меня.
Я греб уже изо всех сил к своему берегу, но матрас перестал слушаться: он стал разворачиваться — и его понесло течением туда, где были пороги.
— Держись! Держись за матрас крепче! — кричала мама из воды и плыла кролем вдогонку за мной.
— Маша, перестань! — закричал папа с берега. — Я возьму его на себя.
— Не прыгай, ты утонешь! — крикнула мама папе. — Я его догоню.
Но папа уже прыгнул с крутого берега в реку.
А я рулил изо всех сил, чтобы не напороться на главный порог, но мой матрас все равно несло на него.
По берегу бежали люди, двое прыгнули в лодку, все что-то кричали, но я уже их не слышал.
Тут с обеих сторон за матрас ухватились мама и папа.
— Разворачивай, разворачивай! — кричала мама папе.
А папа успокаивал меня:
— Держись, главное, держись крепче!
Мы понеслись с бешеной скоростью. Я уже не рулил, а только сжимал изо всех сил края матраса.
Потом в глаза и в нос мне ударила пена, и мы проскочили пороги.
Дальше снова было спокойное течение.
Вдруг на нас из порогов выскочила лодка. В ней сидели двое людей.
— Живы? — спросили они. — Помощь нужна?
— Маша, у тебя все в порядке? — спросил папа.
— Возьмите в лодку мужа, он ведь плавать едва умеет, — сказала мама.
— Что еще за выдумки, — обиделся папа, — уж до берега-то я доплыву.
А я лежал на матрасе и все еще не мог слова сказать, даже зубы у меня стучали, хоть и была жара.
— Ну что, испугался? — И мама засмеялась. — Не будешь соваться в следующий раз. И ты тоже, — стала ругать она папу. — Ну что ты доказал? Не умея плавать, бросается в реку. Не хватало мне еще вас обоих вытаскивать. О чем ты думал?
Мы уже выплыли на мель, и папе вода была по колено.
— Я тебя спрашиваю: ты-то о чем думал? — сказала в третий раз мама.
— Я не думал, — ответил папа. — Я в это время ни о чем не думал. Но ты видела — мой способ был все-таки проще, чем твой. Если рассчитать скорость, то с берега…
— Даже здесь у него математика! — перебила мама.
В следующие дни они водили меня за руку почти все время, а потом мама стала учить меня плавать по-настоящему, а не по-собачьи, как я умел раньше.
Когда папа много работал дома, мама играла только по утрам. Он уходил — она сразу садилась к пианино.
А теперь она стала играть иногда по полдня.
Несколько лет назад ее приглашали выступать с концертами, но она тогда отказалась. Потому что пришлось бы ездить по разным городам, а кто же о нас с папой стал бы заботиться?
Дома мама чаще всего играла Бетховена. А я всегда ждал, когда она начнет играть Моцарта или Шопена. Или Чайковского — я тоже любил слушать.
Сегодня она играла как раз Чайковского, а я все ждал, чтобы она скорей кончила.
Я никак не мог перестать думать о папе после разговора с Бабенковым. И глаза зажмуривал, и по лбу себя колотил кулаками — не помогало.
Наконец она кончила играть, и я встал со своего дивана, чтобы пойти к ней в комнату и спросить. Обо всем, что говорил Бабенков.
Я уже подошел к двери, и вдруг услышал, что она плачет.