Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне - страница 6

Причитающееся наказание целиком и полностью определял суд. Например, поджигателя могли приговорить к сожжению заживо. Однако существовала возможность смягчить суровость приговора за счет человеческих эмоций. Последнее слово осужденного могло разжалобить до слез толпу, собравшуюся для созерцания казни. Одна из жертв бургиньонского террора в Париже в 1411 г. во время казни попросила палача обняться с ним, и свидетелями этой мольбы стали «толпы народу, и почти все плакали слезами жгучими». Хёйзинга объясняет, каким образом преступление становилось «угрозой порядку и обществу, одновременно представляя собой оскорбление королевского величества». Поэтому вполне естественно, что Позднее Средневековье становилось особым периодом судебного произвола, синонимом сурового наказания и намеренного устрашения, изощренных видов казней и пыток, заготовленных для правонарушителей. В летописях упоминается о разбойниках, которых подкупали (вероятно, деньги причитались их семьям, пребывающим в нищете. — Прим. перев.), чтобы потом прилюдно четвертовать или казнить на глазах у обезумевшей толпы. Например, в 1427 году в Париже, во время казни через повешение, к жертве с пылкой речью обратился высокопоставленный вельможа, который не только помешал осужденному исповедаться перед священником, но и, доведя самого себя до исступления, в порыве праведного гнева бросился сначала на преступника, а потом и на палача. Палач, сбитый с толку и раздосадованный случившимся, выполнил свою работу небрежно: веревка оборвалась, и осужденный упал, сломав себе ногу и несколько ребер. Потом беднягу все равно заставили взобраться на эшафот, чтобы привести приговор в исполнение.

Хёйзинга говорит о том, что общество эпохи Позднего Средневековья отошло от предыдущих идеалов, воспеваемых в золотой век рыцарства, особенно это касалось справедливости и милости — понятий, неясно маячивших в сознании средневекового человека. Вполне корректно описывая жестокость средневековой жизни, Хёйзинга ошибочно считает это феноменом Позднего Средневековья. Как продемонстрирует читателю данная книга, золотого века рыцарства никогда и в помине не было. И общество Раннего Средневековья вовсе не отличалось сколько-нибудь более мягким характером. Охватив всю эпоху целиком, различные периоды и различные территории, мы сможем увидеть проявление жестокости в большей или меньшей степени, но не сможем разглядеть никаких признаков «золотого века» или чего-нибудь такого, что на него указывало бы. Показателен один зловещий эпизод конца VI века, описанный автором «Истории франков» Григорием Турским. Он касается вражды Сихара и Австригизеля. Во время ночной пьяной оргии был убит слуга священника. Поскольку священник оказался другом Сихара, то Сихар и его люди схватились за оружие, чтобы отомстить обидчику, однако сторонники Австригизеля их одолели. Пострадавший в стычке Сихар спасся бегством, бросив раненых слуг в доме священника, где их перебили люди Австригизеля. Потом победители разграбили дом. Позднее Сихар силой вернул награбленное, убив не только некоего Авнона, в доме которого оно было сложено, но и его сына, брата Эберульфа и нескольких рабов. Другой сын Авнона, Храмнезинд, поклялся отомстить за смерть близких и отказался последовать совету епископа Григория, убеждавшего его помириться с обидчиком. В разыгравшейся междоусобице пострадали оба семейства: с обеих сторон были убитые, раненые и покалеченные, пожары уничтожили дома и постройки. Наконец, с течением времени оба семейства смогли договориться о прекращении вражды, и война между ними закончилась. Семьи помирились и возобновили традицию проводить совместные пиры, с обилием еды и питья. Однажды Сихар, изрядно выпив вина, неловко заметил, что Храмнезинду следовало бы поблагодарить его за истребление родственников, поскольку, унаследовав от них все имущество, он стал богачом. За столь вопиющее кощунство Сихар тут же получил от Храмнезинда страшный удар топором по голове. Тело врага Храмнезинд повесил на столбе у своего дома.

Подобные междоусобицы потом несколько поутихли, однако возобновились с новой силой после нашествия «черной смерти» (чумы). Это был период, когда сильная власть стремилась пресекать любые попытки принизить ее контролирующий статус. Но это вовсе не означало какого-либо снижения местной или судебной жестокости. Для всех элементов общества того времени была важна разница между законной и незаконной жестокостью и необходимость для первой всячески пресекать последнюю. Ожидалось, что власти предержащие будут проявлять жестокость при отстаивании заведенного порядка и общественной стабильности. Это была разрешенная, узаконенная самим обществом жестокость. Сельские жители взывали к добрым чувствам шайки разбойников, умоляли пощадить их дома и скарб; но еще больше их устроило бы, если бы власти перевешали бандитов, чтобы другим «джентльменам удачи» не повадно было и чтобы предотвратить ущерб от данной кучки грабителей.