Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне - страница 7

Средневековое общество часто рассматривается в аспекте «богоустановленной триады»: bellatores, oratores, laboratories (лат.) — рыцарство (воюющие), духовенство (молящиеся) и пахари (трудящиеся). К последним обычно причисляют крестьянство, но фактически этот слой охватывает средний класс и торговцев. При изучении средневековой жестокости у нас есть причины ссылаться на каждый из слоев: воины использовали образ короля, политический контроль, обычаи и методы ведения войны; церковь через свое мнение, правила и обычаи пыталась ограничить жестокость и насилие; а трудящиеся испытывали на себе все тяготы и лишения жизни, наполненной жестокостью и насилием.

Наглядная жестокость в качестве предостережения и угрозы в эпоху Средневековья была распространена повсеместно. В классическом труде Барбары Тачман «Отдаленное зеркало: гибельный четырнадцатый век» / А Distant Mirror: The Calamitous Fourteenth Century (1978) мы находим жуткие, омерзительные картины того времени:

Увеселения и забавы того времени тоже были довольно суровыми. Иногда, как и в наши дни, проводились какие-нибудь спортивные состязания. В начале XIII века Роджер Вендоверский^>[3] сообщает о состязании по борьбе, вылившемся в массовые беспорядки, в результате которых пострадали окрестные дома и имущество. Зачинщика казнили, а пособникам отрубили руки и ноги. По современным меркам, это было общество «нулевой терпимости», т. е. нетерпимости к чему-либо. Жестокость являлась вполне недвусмысленной целью любого увеселения. Даже футбол возник как кэмпбол (от англ. camp — лагерь), при этом лагерь являл собой поле битвы — вполне пригодный термин для первых весьма агрессивных коллективных игр. Но еще более вопиющими были забавы с животными. Одна из таких игр представляла собой погоню за свиньей мужчин, вооруженных дубинками; цель заключалась в том, чтобы забить бедное животное до смерти. А вот пример другой, еще более изощренной забавы: живую кошку приколачивали гвоздями к столбу, а потом по очереди ударами головой забивали до смерти. Какими бы жестокими и бесчеловечными ни были такие развлечения, они ненамного отличаются от праздничных массовых увеселений, существовавших в той же Испании по меньшей мере до конца XX столетия. Как мы убедимся позже, между игрой и наказанием была весьма тесная взаимосвязь.

Литература тех лет одной из своих центральных тем тоже выбирает жестокость. Рыцарские романы пестрят описаниями кровавых тел, разрубленных от головы до седла; не менее жуткие картины рисуют и нравственные повести. В одном из таких нравоучительных произведений рассказывается, как женщина влюбилась в монаха и сбежала с ним из дома. Вот ее настигают разгневанные братья. Монаха тут же кастрируют, швыряют отрезанные гениталии сестре прямо в лицо, после чего заставляют съесть их. Потом ее вместе с любовником топят в реке. Но как бы мерзко это ни звучало, реальное наказание могло оказаться не менее жестоким! В голове сразу возникают образы Абеляра и Элоизы. Если рассуждать критически, эти эпизоды вполне сходны с чудовищной казнью Хью Деспенсера-младшего^>[4] в 1326 году: подвергнутый кастрации, корчась от боли, он вынужден был наблюдать, как его отрезанные гениталии бросили в костер; потом его окончательно умертвили. Такие садистские формы экзекуции предусматривались для преступлений на почве содомии. Интересно отметить, что в то время Португалия придерживалась более либеральных взглядов на гомосексуалистов. В этой стране наказанием служила не смерть на виселице, а пожизненная служба у эшафотов.