В будущем году — в Иерусалиме - страница 10

— Что за вздор ты несешь, дорогой Хеннер, — возразила ему Яна, которая слушала всю эту тираду с широко раскрытым ртом, — я вовсе не хочу, чтобы ты покидал наш дом. Напротив, я хочу, чтобы ты остался в нем навсегда, — она снизила тон и отвела взгляд, — у тебя такие большие глаза, Хеннер, и в них такой жар… Он согревает меня…

Каковыми на самом деле были отношения между Хеннером Розенбахом и несравненной Яной, я не знаю. Мне известно лишь, что оккупированную им комнату непризнанный гений покидать вовсе не собирался и что спустя девять месяцев все в доме Розенбахов оставалось по-прежнему. Семейные отношения между молодыми супругами не складывались. Яна, к тому же, была на восьмом месяце. Она сильно раздалась и стала похожей на блестящую каплю смолы, которая налилась соком и зависла на ветке, всякую минуту готовая сорваться с нее. Она ждала ребенка, которому, много лет спустя, суждено было стать моей матерью.

Является ли Лео Розенбах, законный супруг ее, моим биологическим дедушкой — остается тайной. С уверенностью можно лишь утверждать, что к празднику поминовения усопших в 1891 году цветная фотография все еще не была изобретена и что отставной фотограф двора Его Величества Людвига Второго Баварского отпустил по этому поводу свою очередную язвительную реплику: «Человечество замерло в ожидании Призматографа, а мой брат торчит в моем доме, почесывает зад и ухлестывает за моей наивной доверчивой супругой».

Гениальный изобретатель возразил на это: цветная фотография давно созрела в его голове, но не хватает лишь малости, чтобы довести идею до конца, — смешной малости. А именно: родниковой, идеально чистой воды из Быстрицы. Проблема, однако, в том, что река покрыта толстенной ледяной коркой и, значит, нужно дождаться оттепели. Услышав это, добросердечная отзывчивая Яна бросает на мужа сердитый взгляд:

— Человечество не может дожидаться оттепели. Я позабочусь о том, чтобы эта вода была немедленно доставлена изобретателю!

Следующее утро выдалось морозным, весь город, словно усыпанный бриллиантовым бисером, сверкал кристаллами инея, как в новогодней сказке. Редкие прохожие торопливо перебегали улицы, кутаясь в меха, а те, кто мог позволить себе не вступать в спор с лютующим морозом, сидели по домам у теплых печей.

Яна отправилась в сторону Мариенкирхе — там, за церковью, жил извозчик Бойчук. Она спросила, может ли он на санях отвезти ее к берегу Быстрицы.

— Мочь-то я могу, проше пани, — ответил тот, — но я не уверен, что мне хочется это делать…

— И что же нужно, пан Бойчук, чтобы вы захотели?

— До реки, проше пани, наберется пятнадцать миль. Еще пятнадцать — обратной дороги. На дворе собачий холод. Это будет кое-что стоить…

— И сколько же, пан Бойчук?

— Я беру двадцать крейцеров за милю, проше пани. С евреев — тридцать.

— Почему вы делаете разницу? — недовольно спросила Яна.

— По причине распятого Господа нашего Христа, проше пани, — невозмутимо ответил извозчик. — Кроме того, — продолжил он, — вы находитесь в некотором положении…

— Вы не пьяны, пан Бойчук? — рассердилась Яна.

— Если вам не нравится, проше пани, вы можете отправляться к реке пешком…

Немного погодя извозчик впряг в сани двух худых лошаденок, уложил на козлы кирку, взмахнул кнутом, и они тронулись в путь. Через пригороды. По направлению к реке.

Надвинув пониже на нос соболиную шапку, чтобы не маячить перед прохожими, Яна пристроилась сзади возницы. Злой колючий ветер с хулиганским свистом носился по промозглым улицам. Хрупкий панцирь обледеневшего снега с противным скрежетом расползался под полозьями. Бойчук гнал свою упряжку сквозь уныло коченеющий березняк, мимо редких угрюмых хуторов. Зимнее солнце, исполненное чахоточной меланхолии, будто его только что целиком окунули в стылую реку, стояло в самом зените.

Яна соскочила с подводы и попросила возницу сделать во льду небольшую прорубь. Бойчук не пошевелился. Он только сбросил кирку в снег и пробурчал недовольно:

— Я подожду вас здесь, проше пани. Вам лучше знать, что нужно делать.

— Но сама я не справлюсь с этим, господин Бойчук!

— Тогда остается вернуться обратно и привезти работников. Я готов: двадцать крейцеров за милю.