В долине Аргуна - страница 40

— Но он повезет тебя не как директора, а как женщину, недавно пережившую потрясение.

— Тогда пусть положит меня поперек седла, как джигит на коне.

— Положишь? — раздраженно спросил Ханбеков.

— Почему не положить? Положу.

— А ГАИ?

— Как-нибудь.

На этом и порешили.

Когда под окном райисполкома затрещал мотоцикл, то в этом неистовом треске никто не заметил негромкого, стука в кабинете следователя.

Минут через сорок войдя в этот кабинет, Казуев увидел следующую картину: на полу, под грудой «сигналов», лежало бесчувственное тело товарища Абуталипова. Все произошло так: когда мотоцикл затрещал, то бумажная груда от сотрясения рухнула и погребла под собой товарища следователя. Он, конечно, боролся, но выкарабкаться из-под писем все-таки не смог. Они поглотили его, и он потерял сознание.

Остается лишь добавить, что все это явилось результатом тщательно обдуманного террористического акта божьих будильников при содействии Ханбекова: львиная доля писем была написана или инспирирована ими. Секретарша получила указание складывать письма именно так, как она их складывала — горой; наконец грохот мотоцикла под окном тоже был предусмотрен и заранее опробован самым тщательным образом… В тяжелом состоянии следователь Абуталипов был отправлен в районную больницу.

Ханбеков ходил по своему служебному кабинету и вспоминал вчерашнее заседание райисполкома. Сенсацией явилось выступление его заместителя Али Сапарбиева против Тумиши. Он говорил, что, дескать, эта молодая женщина слишком быстро выдвинулась и, не успев освоить один участок работы, переводится на другой, более ответственный.

Ханбеков тотчас почувствовал опасность. Он встал и расценил это выступление как неуважительное по отношению к женщинам-горянкам, как продиктованное недоверием к ним, подозрительностью, стремлением отстранить их от активной общественно-политической жизни.

Но Али не сдавался:

— Никому не удастся обвинить меня в неуважении к горянкам, но то, что Тумиша поднимается неизвестно на каких дрожжах, это факт!

Ханбеков понял, что в этом намеке таится большая опасность. И он снова гневно обрушился на своего заместителя:

— Вы, товарищ Сапарбиев, неискренни. Вы говорите «неизвестно на каких дрожжах», а сами при этом думаете о шейхах, мюридах и другой реакционной сволочи, которая якобы оказывает тайную поддержку Тумише. Ведь так? Так! Но это же ложь! Это клевета! Вам никто не позволит игнорировать тот факт, что Жума никакой не шейх, а честный труженик, простой чабан, затравленный людьми, подобными вам — затравленный и сбежавший от позора неизвестно куда. Вы всполошили весь район, всю республику баснями о шейхе и мюридах. А теперь мы все сели в лужу. Ведь последними словами дорогого товарища Абуталипова, оказавшегося в сущности жертвой этой нелепой истории, были: «Жума Хушпаров ни в чем не виновен…» Я это слышал собственными ушами, когда мы пытались привести в чувство дорогого товарища Абуталипова, извлеченного нами из-под груды бумаг. И вот теперь мы слышим… Хватит! Мне стыдно за тебя, Али. Стыдно и страшно. Ты не брезгуешь никакими средствами, чтобы только помешать выдвижению и росту трудовых горянок. Это опасно, и это надо пресечь.

Речь Ханбекова произвела глубокое впечатление. Сапарбиеву было указано на ошибочность его взгляда, от него потребовали исправления вредной линии, а Тумишу как бы в порядке возмещения нанесенного ей морального ущерба тут же назначили вторым заместителем завсельхозотделом.

…Да, все шло отлично. Именно так, как было запрограммировано святым шейхом. И казалось бы, у Ханбекова есть все основания для прекрасного настроения. Однако же он был мрачен. Его томила тревога и любовная тоска. Дело в том, что несколько дней тому назад исчезла Куржани — внезапно, без предупреждения, без следов. Сату Халович еще даже не успел вручить своей возлюбленной все подарки из того обстоятельного списка, составленного на ватмане. Он знал, что сведения о Куржани ему может дать только сам шейх. Но где шейх? Как к нему добраться? Как его найти?..

Ханбеков сел за стол. Перед ним лежали деловые бумаги, ждущие его решения. Он попробовал работать. Но ничего не получалось. Он не мог понять смысла бумаг, которые читал, не мог уразуметь, о чем ему говорят по телефону, не мог уяснить, что сообщила секретарша.