В горах северного Прибайкалья - страница 9

Медведь выбрался из узкой и глубокой лощины и несколько мгновений был хорошо виден, но снова исчез в зарослях. Мы пробежали еще несколько десятков метров, удобно встали за большим камнем и приготовились к встрече.

Зверь снова вышел из стланика; он продолжал приближаться и находился уже метрах в стапятидесяти от нас. Теперь его могли хорошо рассмотреть. Это был среднего размера, удивительно светлый, почти желтый медведь. Он довольно быстро шел по россыпи вдоль зарослей стланика. Я не спускал его с мушки, выжидая удобного момента для стрельбы. Не останавливаясь, зверь время от времени срывал прошлогодние шишки стланика, повсюду висевшие на ветвях.

Я тихонько свистнул, но медведь, казалось, меня не услышал. Тогда я свистнул громче, надеясь, что зверь остановится, и в то же время опасаясь, как бы он снова не скрылся в ложбине. Но зверь не обращал на свист ни малейшего внимания, принимая его, очевидно, за свист пищух.

Вдруг медведь остановился, срывая шишку стланика, и повернулся к нам полубоком. Я выделил его сзади, под правую лопатку, но было трудно рассчитать, куда пойдет пуля, и я медлил с выстрелом.

— Стреляйте, — сказал Велижанин.

Выстрел раздался. Медведь мгновенно вскинулся на дыбы, но выстрелить по стоящему зверю я не успел. Со страшной скоростью он бросился удирать. Снова прогремел выстрел, и мы увидели, как под медведем взметнулось облачко каменной пыли. И тут я самыми скверными словами изругал в душе Велижанина, будучи совершенно уверенным в том, что во всем виновато его «стреляйте» — ведь я до сих пор не научился спокойно смотреть сквозь прорезь прицела на такой дорогой охотничий трофей. Да простит мне Аркадий этот скверный порыв души.

Через несколько мгновений медведь исчез в распадке. Это было единственное место, где он мог проскочить незамеченным. Дальше длинной и широкой грядой залегала крутая и совершенно открытая россыпь.

Нужно было отрезать ему путь к отступлению по этому распадку. Мы бросились к лощине, надеясь добежать до места раньше медведя. Зверю здесь было решительно невозможно скрыться незамеченным, но он исчез.

Вокруг густой стеной стоял кедровый стланик, скрывая огромные камни россыпей, среди которых вполне мог спрятаться зверь. Прочесывать стланик было очень опасно, так как у нас не было уверенности в том, что пуля не задела зверя. Приближались сумерки, нужно было спешить, и мы плечо к плечу с ружьями наготове прошли по наиболее редким зарослям. Никаких следов обнаружить не удалось. Мы поднялись на россыпь и сверху осмотрели стланиковые заросли, но снова не нашли ничего обнадеживающего. Вдруг послышался треск ветвей и как будто предсмертный храп зверя. Звуки доносились из самых густых зарослей стланика, где среди камней оставались обширные свободные пространства. Идти туда было очень опасно — становилось совсем темно, поиски были отложены до утра. Нужно было внимательно осмотреть место охоты и попытаться узнать о результатах первого выстрела. Сейчас же не оставалось ничего другого, как устраиваться на ночлег невдалеке от места происшествия и при свете костра заполнить свои записные книжки.

Спать этой ночью удавалось только урывками, всего по нескольку десятков минут. Сухие стволики стланика быстро охватывались жарким пламенем, а ветер, всю ночь дувший с гольцов, еще больше раздувал его. Костер прогорал раньше, чем удавалось заснуть, а тонкие плащи были плохой защитой от холода. Снова и снова приходилось подкладывать в костер ветви стланика, и так прошел остаток ночи.

На другой день мы поднялись очень рано, еще до рассвета. Велижанин взял котелок и пошел за водой к небольшому ручейку, где вечером, весело перескакивая с камня на камень, бежала вода. Но он вернулся назад с пустым котелком. Ночью было очень холодно, и снежник, которым питался ручей, перестал отпускать воду. Велижанин взял нож и пошел нарубить снега.

Выпив по две кружки горячего чая, мы продолжили поиски медведя, не поленившись осмотреть все наиболее густые участки зарослей, все пустоты между камнями. И снова не удалось обнаружить никаких следов. На месте охоты также не оказалось ни крови, ни срезанной пулей шерсти, и это окончательно убедило нас в том, что треск ветвей и храп зверя были лишь плодами нашей встревоженной фантазии.