В кровавом омуте - страница 2
этого распоряжения. Разумеется, все требования мобилизованных были отклонены, и это обстоятельство подняло до высшей степени их настроение и заставило поднять вопрос о вооруженном выступлении. Естественно, что вопрос этот расколол массу: часть ее отступилась и испугалась,
другая-же, меньшая, решила оказать сопротивление. У тех, кто решил выступать, конечно, не было никакого плана, не было организации, не было руководителей. Все решилось наспех, в несколько дней. Были попытки сговориться с рабочими, посылались какие-то делегации к солдатам (Семипалатинского полка), к чехословакам. Все это было мало надежно и заранее не обещало успеха. Но общее всем недовольство, определенное, никем не подсказываемое нежелание идти на фронт, — частью, как результат утомления от бесконечной войны и неурядицы, частью - у рабочих, как сознательное сочувствие Советской власти, — неизбежно толкало на выступление.
Есть несомненные данные, которые указывают, что это выступление хотела устроить местная власть, в лице колчаковской контрразведки, чтобы «проучить» рабочих и солдат. Ее агенты под видом солдат ходили на митинги и звали «к оружию». Никаких репрессивных мер, никаких арестов и обысков перед восстанием не было. Зато было вот что: 1) военная власть за день или за два до восстания вывезла все годное оружие из склада в ремесленное училище, оставив там лишь непригодное к употреблению, 2) как только начались волнения среди солдат, контрразведка устроила экстренное заседание с участием черносотенного офицерства, на котором было решено назначить восстание на 13-е марта и изъять из обращения в этот день таких зловредных людей, как Авдеев и Дилевская. Относительно двух последних
лиц больше всего старался один из главарей тюменской буржуазии, Виктор Колокольников, директор коммерческого училища. Этот просвещённый и «гуманный» буржуа с самого колчаковского переворота начал вести упорную агитацию перед «властью», чтобы я и Дилевская (моя жена) били изъяты, как большевики, близкие родственники Я. М. Свердлова, игравшие видную роль в Совдепе. В то время я этого не знал, но теперь у меня есть белогвардейский документ, который с очевидностью доказывает всю «благородную» роль просвещенного мерзавца. Он мстил мне за то, что я во время февральской революции, будучи преподавателем коммерческого училища, наряду с другими, отстаивал выборное начало в училище. Когда в 1918 г. в Сибири пала советская власть, мне и еще некоторым учителям пришлось уйти из коммерческого училища вследствие перемены политики Колокольникова по отношению к нам; он из «плехановца» (он себя считал сторонником Плеханова) сразу превратился в открытого мерзавца. По его заказу в либеральном «Свободном Слове» началась травля по адресу «Авдеева и Ко».
№ 4-5 В КРОВАВОМ ОМУТЕ 323
Когда я при большевиках был членом Совдепа, он держался по отношению ко мне корректно. Когда же большевики удалились, он сразу переменил фронт. Ольге Дилевской он мстил за то, что она, будучи секретарем рабочего отдела Совдепа и членом конфликтной комиссии, при разборе конфликтов рабочих с хозяевами решала дела не в пользу капиталистов. Он все это запомнил и, кроме того, от одного своего московского знакомого, который хорошо знал меня и Ольгу, «мимоходом» в разговоре узнал о нашей революционной деятельности при самодержавии. Ему все это потом пригодилось. Он безусловно жаждал выступления «13 марта». И вот оно наступило.
II. Расстрел рабочих и крестьян.
Прежде, чем рассказывать о расправе со мной и Дилевской, необходимо хотя бы в кратких чертах восстановить общую картину расстрела рабочих и крестьян палачами Колчака 13 марта. Я заимствую описание этой картины у одного своего товарища, который случайно уцелел от расправы и был очевидцем всего происходящего. Восстание, по его словам, приблизительно происходило так, как говорит об этом цитированный раньше обвинительный акт:
Захватив оружие в складе при ремесленном училище, восставшие части бросились на тюрьму, желая освободить заключенных, частью отправились по заводам призывать к восстанию рабочих и в концентрационный лагерь,