В кровавом омуте - страница 3

где были заключены красноармейцы.

Немедленно же против них были двинуты войска.

В первую очередь в «бой» брошены были гг. офицеры: они были главными деятелями и героями этого дня, они выиграли дешевую «победу» у почти безоружной толпы мобилизованных, они были палачами побежденных.

Конечно, сразу же восставшие поняли, что их попытка совершенно безнадежна, обречена на полную неудачу, и, побросав оружие, начали разбегаться, лишь в отдельных случаях оказывая      мелкими      группами

сопротивление.

Началась расправа...

Нечего и говорить, что взятых с оружием в руках тут-же убивали. Убивали всех взятых или пойманных, даже не спрашивая, принимал ли он участие в восстании, достаточно того, что он был из мобилизованных... Около 40 трупов было потом подобрано только на улицах.

Остальных, взятых в «плен», уводили в тюрьму, к коменданту, или в части и там... убивали.

Убивали гнусно и отвратительно.

Особенно в этом отношении мерзкие сцены происходили в тюрьме, где, как говорили, было убито около 100 человек.

Гг. офицеры Колчака в течение нескольких часов потешались и обучались палачеству: били взятых в плен нагайками, кому нравилось рубить шашкой — рубил шашкой, хотелось бить прикладами — били прикладом, упражнялись в стрельбе из револьверов, кололи штыками...

Были такие, что потом хвастались: «я вчера чуть ли не десяток краснокожих отправил к праотцам» ...

Сколько было убито в этот день?

Точная цифра, конечно, неизвестна, но она близка к 200 человек.

Генералу      Гайде(главнокомандующему) было донесено: «Убито 27 человек».

Потери колчаковцев?

Ни одного человека!

324 МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ 4 — 5

III. Кровавая расправа со мной, с Дилевской и другими товарищами.

Теперь перейду к рассказу о кровавой расправе со мной и Ольгой Александровной Дилевской. Я не буду говорить об Ольге, как о личности, так как она для меня была очень близким человеком. Пусть об этом, если хотят, говорят другие. Я приведу только одно ее письмо к своей знакомой, написанное 10 марта, за два дня до ареста и расстрела. Письмо такого содержания:

««Александра Николаевна!

Пишу Вам с расчетом, что мое письмо Вы прочтете после моего ареста. Вам придется позаботиться об Ирине. Я знаю, что Вы сделаете это и без моей просьбы. Никто не знает, что может случиться. Вот адрес моих родных в Москве: Долгоруковская ул., д. № 29, Дилевской, или:      женская гимназия

Потоцкой для Д-ой.

Вот только о чем я хотела просить Вас: когда меня не будет - ласкайте Ирочку, как это делала я и утром, и вечером, когда она будет ложиться спать. Быть может, она в этом отношении немного избалована, но мне невыносимо тяжело думать, что она лишена нежной ласки. Думаю, что в Вашем сердце найдется любовь нежная и для нее. Вот и все, что хотела сказать. Слова тусклые и бледные, но не к чему их подыскивать. Чувство слишком глубоко и интимно, передать его не умею. Поймите инстинктом и полюбите Ирину.

Ол. Дилевская».

Упоминаемая в письме Ирочка — это моя и Ольгина дочь. Ей тогда было 3 года. Сейчас она живет со мной. Из письма видно, что Ольга предвидела возможность ареста. И это весьма понятно:      она      была секретарем

Центрального бюро тюменских профессиональных союзов, была в курсе назревающих событий, как и я. Кроме того, как и ее, так и меня, кое-кто из знакомых предупреждал о грозившей нам опасности. Наконец, за нами была определенная и открытая слежка со стороны колчаковской контрразведки. Нам, конечно, в то время не были известны все планы колчаковцев, но что дело было «нечисто», я лично предполагал. Ко мне за день или за два до восстания на улице подходили неизвестные мне лица и спрашивали моего мнения по поводу происходящих волнений среди мобилизованных. Теперь я убежден, что это были лица из контрразведки, тогда же я только подозревал. Зная наше непримиримое отношение      к      «Российскому

правительству» с Колчаком во главе, контрразведка хотела во что бы то ни стало втянуть нас в организацию восстания, которое она-же и старалась вызвать, как можно скорее. Мы были за свержение Колчака, но против сепаратного восстания: слишком были неравны силы противников; у колчаковцев, кроме хороших ружей, были и пулеметы, у мобилизованных же одна надежда на склад в ремесленном училище, который, к тому же, был перед восстанием очищен. Неудача была неизбежна. Была ли у нас возможность скрыться из Тюмени перед восстанием — трудно сказать: за нами очень следила контрразведка. Вопрос об этом у нас не возникал. События между тем надвигались. Наступило 13-е марта...