В небе Украины - страница 43

На другой день комэска пригласили на партбюро. Разговор, естественно, зашел о Головкове. Обламывая от волнения спички, Хитали пытался прикурить. В карих глазах Захара появилась грусть, тонкие черты лица обрели суровость.

Командир полка высказал свое мнение:

— Думаю, Головкова надо наказать. Может, перевести в другое звено?

— Младшего лейтенанта Головкова кому-то отдать? — насторожился Хитали. — Я очень прошу товарищ командир, оставить его у меня.

— Тогда отстраним на время от полетов. Небо обойдется без него.

Отстранить от полетов! Эти страшные для любого летчика слова для младшего лейтенанта Георгия Головкова приобретали особый смысл. Когда на фронте не допускают к полетам на какой-то день из-за болезни или из-за потери навыков, что на войне очень редко случалось, это воспринималось как досадная неприятность. Из-за грубых ошибок в технике пилотирования — тоже очень стыдно; но быть лишенным полетов из-за недисциплинированности — это позорно!

Уже с утра было жарко, аэродром дымился знойным маревом, где-то рядом жужжал надоедливый шмель, в небе заливался жаворонок. Головков сидел, понурив голову, бессмысленно глядел в землю. Если бы комэск учинил ему разнос, отчитал один на один, было бы легче. Стоило вспомнить худое, обветренное лицо командира полка, его колючий, строгий взгляд, как сразу же засосало под ложечкой. «Мальчишка!», «Желторотик!». Обидно и больно было слушать. «Небо и без тебя обойдется». Эти слова стучали в ушах, впивались острыми шипами.

Когда летчики разошлись по самолетам, Георгий направился к своему капониру. Шедший навстречу инженер эскадрильи свернул в сторону. «Не хочет встречаться», — мелькнуло у него в голове.

До заступления в наряд, о чем объявил адъютант эскадрильи, еще оставалось время. Как в полусне Георгий шатался по стоянке. День казался ему длиной в год.

К полудню небо над аэродромом раскалилось добела, листья деревьев сникли. Обливаясь потом, механик хлопотал около поломанного самолета. А ремонт требовался немалый. На хвостовом оперении зияли Дыры, вместо руля высоты болтались клочья перкали, в стабилизаторе была вмятина и ободран снизу фюзеляж.

Механик — рослый, слегка ссутулившийся человек лет тридцати — был мокрый с ног до головы, весь перепачкан маслом, с усталыми, воспаленными глазами. Доложив о проводимых на самолете работах, он покорно ждал команды «Вольно». Головкову сделалось не по себе. Он, пожалуй, впервые ощутил, что механик намного старше его, что по его вине этот смертельно уставший человек вынужден возиться с самолетом.

Внезапно рядом, всколыхнув воздух мощным ревом мотора, начал выруливать Ил-2, направляясь к старту. Почти тут же новой волной выкатывался гул из соседнего капонира. Аэродром ожил.

Собравшись шестерками, штурмовики быстро исчезли в бескрайнем просторе неба. «Небо без вас обойдется…»

Головков старался не смотреть на взлетающие самолеты, стыдливо опускал глаза при виде механика. Наконец он со злостью забросил за спину летный планшет, круто повернулся и крупным шагом направился в сторону общежития готовиться к наряду.

Фронтовая жизнь шла своим чередом. Полк изо дня в день вылетал на боевые задания. Летчики штурмовали вражеские аэродромы, бомбили укрепленные районы, поддерживали наземные войска в наступлении.

Пока самолет не был введен в строй, Головков ходил в наряд, выполнял различные поручения, а подчас и просто слонялся без дела. Но чем бы он ни занимался, всюду ловил на себе изучающий взгляд Хитали. Казалось, тот внимательно наблюдал за ним.

Бури перебушевали, сплыли бессонные ночи. Больше не было ни сил, ни терпения в душе у Георгия. И Головков пошел к командиру полка.

Когда он вышел от командира, ненастный день уже не казался таким неприветливым и хмурым. Георгий улыбался, не замечая, что по его щекам стекает пот.

Солнце палит нещадно, по-летнему. Над прогретой землей дрожит зыбкое марево. Взлетает «ил» — его горбатый нос вместе с фонарем кабины, кажется, оторвался от фюзеляжа и несется сам по себе. А киль и колеса, как бы размытые струящимся воздухом, бегут по выбитой полосе сами по себе.