Въ огнѣ гражданской войны - страница 2

Роль провинціи въ исторіи революціи и гражданской войны, различіе роли отдѣльныхъ провинціальныхъ центровъ въ борьбѣ съ большевизмомъ, отраженіе на периферіи центральныхъ политическихъ событій — должна дать богатый матеріалъ для сужденій и наблюденій. Автору этихъ строкъ представлялась имѣющей нѣкоторое значеніе попытка дать посильное, не претендующее на полноту, лишенное исчерпывающей документальности изложеніе того, что ему пришлось видѣть, наблюдать, пережить въ одномъ изъ крупныхъ пунктовъ Новороссіи. Представляется интереснымъ попутно постараться выяснить и то, какъ отражались, преломлялись и воспринимались въ провинціи и провинціей наиболѣе крупныя и существенныя событія всероссійскаго масштаба, происходившія въ столицахъ, а также — какъ расцѣнивались «во глубинѣ Россіи» отдѣльные дѣятели, главари и вожди, ихъ поступки и линія поведенія.

Къ этого рода воспоминаніямъ прибавлены и кое-какія впечатлѣнія изъ бѣженской жизни, причемъ пункты наблюденій — Константинополь и Парижъ — если и были центрами бѣженства, то самъ наблюдатель все время стоялъ внѣ руководящихъ эмигрантскихъ сферъ, въ качествѣ одного изъ зрителей «со стороны». Неоспариваемымъ несовершенствомъ предлагаемыхъ воспоминаній и наблюденій является ихъ недостаточная документальность, отсутствіе ссылокъ на опредѣленныя матеріалы или документы, но неведеніе личныхъ записей и невозможность использованія хотя бы исторической хроники событій, нашедшихъ себѣ болѣе или менѣе полное отраженіе въ мѣстной провинціальной печати, объясняется отдаленностью автора отъ мѣста дѣйствія, имъ описываемаго и стонущаго подъ игомъ большевиковъ. Намѣреніе посильно обрисовать не только факторы внѣшняго характера, но и сдвиги психологіи и идеологіи, заставили пересыпать фактическое изложеніе и аргументацію публицистическими разсужденіями общаго и, порою, нѣсколько субъективнаго свойства, — пріемъ, быть можетъ, даже не вполнѣ допустимый для работы полу-мемуарнаго характера. Въ редакторскомъ кабинетѣ областной газеты, во время объѣздовъ края съ цѣлями политической агитаціи, въ залѣ городской думы, въ общеніи съ различными дѣятелями и группами Россіи и эмиграціи — накоплялся матеріалъ для этихъ воспоминаній, отражались въ памяти данныя для этихъ мыслей и выводовъ изъ наблюденій и впечатлѣній.

Безмѣрно жестоки испытанія, выпавшія на долю русскихъ людей. Нѣтъ семьи, нѣтъ отдѣльнаго россіянина, у которыхъ не было разбито существованіе, которымъ не былъ нанесенъ сильный ударъ. Кругомъ — бездна горя. Потерпѣли крушеніе многія иллюзіи, попраны идеалы, убита вѣра въ будущее.

Принято говорить, что страна, давшая міру Пушкина, Менделѣева, Сѣрова и Римскаго-Корсакова, не погибнетъ и не можетъ погибнуть. Въ странѣ, таящей въ себѣ такія культурныя возможности, заключаются творческія силы, достаточныя для преодолѣнія всѣхъ напастей и всѣхъ послѣдствій самаго мрачнаго лихолѣтія. Россія слишкомъ молода и органически здорова, слишкомъ мощна и сильна, чтобы не выдержать всѣхъ выпавшихъ уже ей на долго и предстоящихъ еще испытаній. У Россіи «особенная стать», ее «нельзя умомъ понять», въ Россію «можно только вѣрить».

Каковы же источники этой вѣры? Каковы источники подобнаго оптимизма?

У Тургенева въ дни сомнѣній, въ дни тягостныхъ раздумій о судьбахъ родины являлся поддержкой и опорой великій, могучій, правдивый и свободный русскій языкъ. Дивныя богатства, красоты и многообразіе глубокаго и широкаго русскаго языка отнюдь не уменьшились со временъ И. С. Тургенева. Правда, на русскомъ языкѣ особенно громко раздались злые братоубійственные призывы, на русскомъ языкѣ формулировались кровавые лозунги гражданской войны, звѣриной злобы, человѣконенавистничества. Но на русскомъ же языкѣ не разъ уже раздавалась пѣснь торжествующей любви къ человѣчеству, не разъ формулировались чувства безпредѣльной преданности родной странѣ и міровому прогрессу, не разъ излагалось уваженіе къ истинной свободѣ, наукѣ, труду. Большевизмъ засорилъ и испачкалъ великій, могучій и свободный русскій языкъ, но онъ не исказилъ его красотъ, не затмилъ его величія, не убилъ его свободнаго разбѣга! По прежнему «нельзя вѣрить, чтобы такой языкъ не былъ данъ великому народу».