В ожидании мира - страница 3

Что-то знакомое привлекло мое внимание, кажется это остатки монумента. Где же я его видела? Вспомнила! Это же наша школа, а монумент стоял перед школой.

Теперь я поняла, где нахожусь, и стала понемногу ориенти-роваться. От школы и от огромного здания Нефтяного института, прилегавшего к ней, остались только руины. В голове замелькали отрывки из школьной жизни. Как приятно было вспомнить это время. Как мы всем классом сбегали в кино или ходили до ближайшего парка поесть мороженого. Вряд ли мы, когда — то беззаботные школьники, которые знали о войне только из книг и фильмов, могли представить, что на себе испытаем весь ужас войны, и то, что это страшное слово войдет в обиход и станет привычным.

Мы уже на знакомой улице. Последние метры бредем, еле передвигая ноги. Волосы и ресницы стали седыми от осевшей на них пыли. Чем ближе подхожу к дому, тем больше волнение. Ком в горле мешает плакать. На той же улице живет моя бабушка, я спешу увидеть ее, забегаю в дом. Она сидит в углу, прижавшись к печи, и тихо читает молитву. Я дала волю чувствам и разрыдалась. Мне стала до боли жалко эту хрупкую несчастную женщину, не так давно перенесшую смерть дочери и сына. Почти всю войну она прожила в подвале своего дома. Потеря детей вызвала у нее неизлечимую болезнь, а война ускорила смерть. Через две недели ее не стало.

Похороны прошли тихо и незаметно. Смерть больной бабушки никого не удивила. Люди привыкли к трагедиям. Не было ни одной семьи не пострадавшей от войны: кто-то потерял родных, кто-то лишился крова или сам пострадал физически.

Сейчас и соседи, и родственники даже не старались изображать скорбь, и мы не осуждали их за это.

Мне вспомнились первые похороны в моей жизни. Это была старушка, что прожила довольно долго и умерла скорее от старости. Тогда мне было лет семь, не больше. Плакали все соседи, и даже детвора, всегда веселая и шумная, притихла в тот день. Почти не знавшие эту старушку, мы с сестрой обсуждали это событие как что-то невероятное и страшное. Телевизор и музыку не разрешали включать около недели, выражая, таким образом, скорбь соседям.

Сравнивая эти две смерти, я поняла, насколько изменились люди, изменилась жизнь, отношение к смерти, изменилось все. Кажется, что людские сердца очерствели и уже не могут так остро чувствовать боль. Жестокая реальность натянула на наши души и разум пленку, а скорее броню, которая притупляет восприятие боли, тем более, чужой.

Последнее желание бабушки — быть похороненной рядом с детьми, не было исполнено. Ее похоронили на чужом ближайшем кладбище, дороги из города были перекрыты, и отвезти ее на родовое кладбище не смогли. Бабушка и трое ее детей, которых она пережила, захоронены в разных концах республики.

Похороны прошли. Немногочисленные соседи и родственники разошлись. Мы остались наедине со своим горем.

Всегда после смерти близкого человека, когда заканчиваются слезы, наступает другой период — период воспоминаний. Теперь мы видим ее только на фотографиях и слышим голос на кассетах. Почему- то, на видеосъемке даже в самые, казалось бы, счастливые моменты, бабушка плачет. Быть может, с высоты прожитых лет, она понимала, что счастье не может длиться долго.

Человека нет, но остается память о нем, она нетленна.

Несколько недель я жила у маминого брата. Его зовут Альберт, мы с детства зовем его Абик. Он единственный близкий родственник по матери, остальных уже нет в живых. Абик потерял отца, двух братьев, сестру и вот теперь мать. Я знаю насколько ему тяжело, но он старается держать себя в руках — мужчина не должен плакать.

Абик рассказал мне о последних событиях, которые произошли за то время, что мы не виделись.

В Феврале по всему городу начались «зачистки», то есть проверка документов, обыски, допросы.

Как правило, такие зачистки заканчивались тем, что в доме лишались более или менее ценных вещей. Будь то телевизор, фотоаппарат, золотые украшения, уносили даже посуду и одежду. А если брать было уже нечего, забирали кого-нибудь из семьи мужского пола, чтобы впоследствии продать его — его же родственникам.