В ожидании мира - страница 4

Не обошла эта участь и Абика. Военные приехали рано утром и вломились во двор. Обыскав весь дом, они дошли до подвала. А в то время, когда начинались обстрелы или бомбежки, все у кого были хорошие подвалы, прятались там. В подвале оставляли матрасы, свечи, кое-какую еду и одежду. Когда обострялись перестрелки или бомбили с воздуха, приходилось пережидать, а то и ночевать в подвалах. Абик и не подозревал, что его убежище станет причиной событий, которые не только подкосили его здоровье, но и причинили ему столько моральной боли и унижений. Его обвинили в том, что в этом подвале он прятал боевиков. Не трудно догадаться, что последовало за этим обвинением. После недолгих допросов его начали избивать на глазах у больной матери.

— Будьте же людьми! Уведите мать! Она больна и не выдержит этого! — кричал Абик.

— Ничего пусть смотрит! Может быть, она нам скажет, кого ты прятал в своем подвале.

Бабушка на коленях просила их остановиться, однако ни мольбы, ни слезы, ни уговоры — ничто не помогло.

Во дворе Абика положили на груду камней, а точнее гравия, который был привезен им для стройки.

— Считаю до трех — сказал один из военных, — если не назовешь имена тех, кого прятал, тебя расстреляют.

— Я уже тысячу раз вам говорил, в подвале прятались мы с матерью. Больше мне нечего сказать.

Военный досчитал до трех и приказал стрелять.

Абик говорит, что закрыл глаза и приготовился к смерти. Но как, ни странно, он остался жив. Стреляли не в него, а вокруг него. Осколки от камней больно вонзались в тело. Не выдержав издевательств, он закричал:

— Да стреляйте же! Убивайте! Не мучайте меня и мать!

Прекратив стрелять, люди в форме посовещались и решили увезти смельчака с собой. Они надели ему на голову мешок, посадили на БТР и увезли в неизвестном направлении.

— Когда я ехал с мешком на голове, — рассказывает Абик — я думал, что уже никогда не вернусь домой. Я не имел представления, куда меня везут, зачем, но ничего хорошего ждать не приходилось.

Когда с головы сняли мешок, он понял, что находиться в каком-то холодном помещении без окон и мебели. Позже Абик узнал, что находиться в одном из разрушенных корпусов консервного завода. Успокаивало лишь то, что завод находился всего в нескольких километрах от дома. Просидев несколько часов в темноте, он уснул. Проснулся он, когда за ним пришли и забрали на допрос. Старший по званию задавал одни и те же вопросы. Не услышав ничего интересного, он отдал его в распоряжение остальных солдат.

Абика вывели во двор завода, снова надели на голову мешок, поставили на колени и стали избивать с еще большей жестокостью, чем раньше.

— Самое страшное, — говорит он, — что я не знал, куда меня в очередной раз ударят, чтобы хоть как- то защититься от удара. В этот момент мне казалось, лучше бы меня сразу расстреляли.

Издевательства и унижения продолжались два дня. Абик не знал, что его ждет и сколько еще придется терпеть побои.

На третий день его снова увели не очередной допрос. Допрос вел уже другой человек. Выслушав рассказ задержанного, он сказал:

— Не знаю почему, но я тебе верю. Мы вряд ли сможем наказать тех, кто над тобой издевался. Это война, а на войне нет правых и виноватых. Единственное, что могу для тебя сделать: приказать немедленно отвезти тебя домой.

Абика посадили в Уазик и привезли домой.

Сам не ожидал, что так обернется. Просто человек попался порядочный. А мать после того случая стала чувствовать себя хуже и прожила недолго.

Слушать его было тяжело, казалось, будто на шее затягивается узел. Хоть я и старалась сдерживаться, слезы предательски капали, выдавая то, что скрывается за внешним спокойствием.

Абик курил, наверно, уже десятую сигарету, а я, глядя на него, думала, до чего же сильное создание человек, до какой же степени он может быть выносливым и терпеливым. Наверно, Всевышний дает нам силы вынести все: потери, унижения, физическую и моральную боль, и при этом не сойти с ума. Я видела человека, потерявшего всех своих родных, но он говорил и даже был способен улыбаться. Я видела людей с физическими недостатками: слепых, глухонемых, парализованных и даже без рук и без ног, но несмотря ни на что, они жили и хотели жить, даже если эта жизнь больше походила на жалкое существование.