В ожидании первого снега - страница 15

Вахта разошлась по своим местам: Ракович и Березовский нырнули под законченный навес, где пыхтели дизели. Алексей Иванович у пульта разговаривал с бурильщиком ночной смены. Гриша ушел к насосам, а Костик распекал бурового рабочего за грязь на мостках.

Микуль по узкой лестнице поспешил наверх.

С площадки верхового хорошо видны ротор, лебедка и часть мостков. Люди внизу совсем крохотные, суетятся, как муравьи. Костина голова плавает по бурой луже глинистого раствора. К ней подходит кепка Алексея Ивановича. Из-под навеса показался замасленный берет Березовского, крутанулся на месте и шмыгнул обратно.

Наверх поднялся Гриша Резник, помог надеть Микулю предохранительный пояс.

— Ты тут выше всех, — говорил Гриша. — Сидишь, как в гнезде, со всех сторон закрыто — защита от всех ветров.

— К чему летом такая защита, ветров-то не бывает?

— Зато осенью будет дождь, слякоть, мокрый снег.

— Разве до осени скважину не закончим?

— Кто знает, если аварий не будет — должны сдать, осталось всего полторы тысячи. А возможно, и зиму прихватим — раз на раз не приходится.

— Какие аварии? — интересовался Микуль.

— Разные бывают. Запорешь дизеля — вот и авария. Приходится сидеть и ждать, когда новые поставят, а время-то идет, не видать ускорения.

— Ускорения?

— Да, это надо раньше срока сдать скважину — вот это и есть ускорение.

— А пояс-то, пожалуй, будет мешать мне, — сказал Микуль. — Ты меня будто в упряжку запряг — весь в ремнях, как работать?

— Так ты сам в упряжку разведчиков впрягся! — засмеялся Гриша. — Теперь не говори, что не можешь тянуть! — Потом он серьезно добавил: — Мешать не будет, а польза есть. Высота вон какая, если выпадешь из люльки — повиснешь на поясе, ничего с тобой не случится… На сорок второй скважине был случай: верховой без пояса работал, чуть было не разбился. Хорошо, не растерялся — по свече[8] сполз. Я вот третий год на буровой. Свалился как-то верховой на ротор, на железо — разбился, голова дурная — сам виноват. А люди за него отвечают — бурильщик в первую очередь, мастер. Так-то.

Гриша прошел в люльку, крохотную площадку — словно сиденье обласка между двумя распорками, с деревянными бортами до пояса. Помахал бурильщику: давай, мол, я готов. Перед ним остановился элеватор с трубой. Гриша притянул их веревкой к люльке и открыл крышку элеватора.

— Теперь свечу надо поставить за палец, рядом с остальными. Если она плохо станет — надо вязать, а то завалятся все свечи, когда их много наставишь. Если плотно подойдут к стоящим, вязать не нужно. Вот штимки…

«Странный народ буровики, — подумал Микуль. — Все надо другими словами называть: бечевка — штимка, железная балка — палец».

Между тем Гриша давал последние советы новому верховому:

— На силу не надейся — тут все железное, силой не возьмешь, надо хитростью, головой. Видишь, элеватор, как ты называешь, «загогулина», со свечой раскачивается… Когда качнется в твою сторону — тогда и подтягивай к люльке и крепи узел каната за выемку на борту. Лови момент! Если будешь ворочать силой — положены не выдержишь. А потом привыкнешь — легче будет. А теперь попробуй сам…

Микуль отцепил свою первую свечу, трубу, похожую на гигантский хорей Манкв-ики, и повел ее вдоль борта. Свеча в его руках трепыхалась многопудовым стальным телом, словно живая, и не давалась в руки вчерашнему охотнику. Скользкий конец свечи он держал крепко, но середина вибрировала, ходила волнами из стороны в сторону. И, наконец, захлестнула предыдущую свечу.

— Шайтан бы ее взял! — в сердцах выругался Микуль, чувствуя, как покрылись липкой испариной спина и виски.

— Отведи в сторону и поставь снова, — раздался за спиной спокойный Гришин голос. — Не торопись. Ну, вот, порядок! За борт не очень-то переваливайся. Смотри, когда блок идет вниз, чтобы не задел тебя.

Спокойствие Гриши передалось Микулю. Хорей Манкв-ики в его руках уже не капризничал, он поставил его на место. Перед люлькой ожидала очереди новая свеча. «Быстро подают!» — мелькнуло в сознании.

Поставил еще три свечи. После каждой облегченно вздыхал, словно после удачной добычи.

— А шея у Алексея Ивановича не болит? На каждый хорей задирает голову, — спросил Микуль.