В погоне за Нечаевым - страница 29
Знакомый с содержанием бумаг Долгорукова, я мог составить из них в течение одной недели подробную выписку и доклад.
Не соизволите ли признать возможным обстоятельства настоящего дела предложить вниманию графа Петра Андреевича [Шувалова] и его превосходительства Николая Владимировича [Мезенцева].
Ведь польза этого дела говорит сама за себя».
Такой программой Роман попал в нужную точку. «Более верных средств» в распоряжении Шувалова и Филиппеуса не оказывалось. А необходимость решиться на исключительное средство, как мы уже выше указали, сама собою напрашивалась. Делегирование такого человека с крупными связями, как «издатель Постников», обещало многое; его звание и предшествующая деятельность обеспечивали ему доступ в эмигрантские круги.
Роман был отправлен снова в центр тогдашней эмиграции, в Женеву, для издания якобы бумаг князя Долгорукова, которые он на сей раз захватил с собою. Но, как мы узнаем из последующих его донесений, ему было определенно вменено в обязанность не приступать фактически к их печатанию, а ограничиваться видимой подготовкой их к печати, приготовлением переводов и т. п.
27 марта 1870 г. (н. с.) он сообщал из Женевы[54] о таком инциденте: «Вчера был уже у Огарева, по его собственному желанию, переданному мне Тхоржевским. Я побыл у него недолго, ибо он все еще болен. Он принял меня очень хорошо, несмотря на мое опасение, ибо Тхоржевский сказал мне вчера же, что какой-то мерзавец распустил по Женеве слух, что будто бы он, Тхоржевский, продал бумаги в руки графа П. А. (Шувалова). Каково мне было слушать это и выдержать роль! Когда я пришел к Огареву, то у него уже лежали на столе номера «Marseillaise» и «Peuple français», в которых напечатано мое объявление об издании. Вероятно, это рассеяло всякое подозрение, если таковое существовало. По крайней мере, я думаю, что не ошибался, приняв предосторожность напечатанием объявления, а главное дело — Тхоржевский видел у меня бумаги».
Такого рода сообщением Роман, вероятно, намеревался оправдать факт увоза в Женеву бумаг, чему ранее в Петербурге сопротивлялись. Как бы там ни было, но, добившись передачи ему бумаг и увезши их за границу, Роман приступает к дальнейшей атаке руководителей III Отделения, все больше и больше убеждая их согласиться на фактическое издание второго тома мемуаров Долгорукова. Мотив, конечно, один — Нечаев. Нечаева не удастся выследить, если он, Роман, не свяжется прочными узами с эмиграцией посредством осуществления обещанного Тхоржевскому, Огареву и др. печатания второго тома. Своим чередом, книга фиктивно «подготовляется» к печати.
Договорившись с типографщиком Чернецким, Роман приступает к переговорам с переводчиком Мечниковым[55].
«Сегодня же в 5 часов явился ко мне с запиской от Чернецкого Мечников для переговоров о переводе и редактировании французской части моего издания[56]. Это молодой еще человек, лет 32-х, с выразительным и умным лицом, черною бородою, в очках и ходит при помощи костылей, вследствие раны, как он говорит, полученной им, когда он служил в войсках Гарибальди[57].
Разговора, конечно, другого и быть не могло, как об условиях перевода. Он принял на себя как перевод того, что составлено мною о Петре III, так равно и свои вставки и биографию Штеллина и Долгорукова, по небольшим материалам, за которыми пойду завтра к Огареву. За 30.000 букв условлено по 75 фр. За 60.000 букв теперь же плата вперед, по обыкновению здесь. Перевод Мечников тут же взял с собой. Следовательно, теперь уже надобно решить положительно вопрос — печатать или нет, ибо до печатания я на этой неделе еще не дойду, но на будущей, вероятно, уже вынужден буду к тому, а потому и дать Чернецкому 600 фр. на выписку бумаги, которой здесь нет. Какая польза может быть от сношений с Мечниковым и типографиею Чернецкого, я вперед определить не могу, знаю только то, что печатать нужно будет, а потому и пустить на неверное 750 фр. Решится ли правительство на это? Все отпечатанное издание я получаю полностью из типографии с распискою, что там не осталось ни одного экземпляра, и что шрифт разобран. Все издание я могу сжечь на первой станции или, что еще лучше, дать отобрать от себя на французской границе, так что в свет не попадет ни одной строчки. Весь вопрос для нашего правительства будет только состоять в деньгах на издание, которое все обойдется не менее 4.000 фр., да для жизни моей в течение 6-ти недель минимум 3.000 фр.