В просторном мире - страница 16
— Михайло, к двери только на остановке можно, а так — ни под каким видом… Что надо — разбуди, я необидчив…
И он затих.
— Сам маленький, а движения в нем, как в паровозе, — тихо сказал Миша. — Без него в плотницкой заглохнет. И как его отпустили? Правда, завтра прибудут из города шефы-плотники.
Потом под стук колес они хозяйственно обсуждали, где бы лучше поставить новую школу, — на другом или на старом месте. В конце концов ребята договорились: будет ли строиться школа на новом или на старом месте, она непременно должна стоять на высоком берегу и глядеть окнами на море.
Миша опасливо предположил, что без Ивана Никитича могут в этом вопросе «дать маху», но Гаврик уверил его:
— Ну, пусть майор недоглядит, так Ольга Петровна или Зинаида Васильевна подскажут.
И вдруг Гаврик почувствовал, что хозяйственные вопросы ему уже надоели. Он спросил Мишу, нельзя ли немного подвинуться к двери. Спросил так, между прочим: если бы Миша не согласился, то Гаврик не стал бы настаивать, и все-таки он рассчитывал на успех, — уже давно оба они заметили, что в дверном просвете, как по экрану, с чудной быстротой проносились назад военные люди с лопатами, кирками, со свежими шпалами. На плоской насыпи мелькали домики из реек, диктовых стен и диктовых крыш. Они были такие новые, чистые, что казалось — последний гвоздь эти военные вбили в них только сейчас.
Для Миши, как и для Гаврика, люди в шинелях, в фуражках и гимнастерках были самыми интересными людьми в мире: они прогнали фашистов, они — фронтовые товарищи их отцов и, может, где-нибудь встречались с ними…
Миша встал, поскреб в затылке, достал из кармана плотницкий карандаш, оглянулся на спящего Опенкина и широким взмахом провел в полуметре от двери красную черту.
— Вот! Дальше — запретная зона! — сказал он, опускаясь на пол, около самой черты.
— А еще немного, хоть на ладонь ближе, нельзя? — спросил Гаврик.
— Нельзя!
На небольшой узловой станции поезд остановился. Иван Никитич, не поднимая головы, заспанными глазами посмотрел на ребят. Ребята сидели, поджав ноги, и о чем-то шептались.
— Михайло, все в порядке? Говорю, по списку все налицо?
— Налицо, в порядке, — сказал Миша. Но он наполовину солгал. Беспорядок уже назревал. В этом виновен был Гаврик. На путях станции была уйма военных. Многие из них сбросили шинели и работали в одних гимнастерках, потому что солнце уже поднялось и в безветрии хорошо пригревало.
Один из военных, пожилой человек с веселыми глазами, киркой закрепляя шпалу, сказал своему коренастому товарищу с желтой паклей усов под прямым носом:
— Рыбкой позавтракал, а она воды хочет.
— Вон чайник, — указал желтоусый.
— Пью только родниковую.
— Избалован. Попроси гвардейцев, — проговорил рыжеусый и ожидающе посмотрел на ребят. — Пока поезд стоит, десять раз до родника сбегать можно. Вон бугорок и камни ворохом насыпаны.
Этот разговор, которому взрослые, видимо, не придавали большего значения, чем обычной шутке, потому что сразу же стали заниматься своим делом, вызвал горячий спор между Мишей и Гавриком. Гаврик настаивал:
— Надо сбегать! Миша приказывал:
— А я говорю: сиди на месте!
Гаврик запальчиво объяснял:
— Подумают, вот тыловые крысы…
— Пускай думают, а у нас свое дело.
— Очень фронтовое дело, товарищ уполномоченный, — сердито заметил Гаврик.
Задетый за живое, Миша посмотрел на молодого кондуктора. Тот, в стороне от поезда, сидел на штабеле шпал и, греясь на солнце, ерошил волосы.
— Гаврик, аллюр три креста можешь? — спросил Миша.
Но Гаврик уже сорвался с места, схватил синий чайник и со словами: «За родниковой!» — кинулся через пути.
Миша вскочил, глубоко вздохнул и стал «переживать». Три опасные точки были под его наблюдением: Гаврикова взлохмаченная от бега голова, греющийся на солнце кондуктор и угол вагона, в котором спал Иван Никитич. Голова Миши поворачивалась так, как будто кто-то на невидимой веревке тянул ее от угла вагона через штабель со шпалами к серой стежке, прочерченной по полынному откосу к бугорку с кучей камней. Лицо его было бледное, напряженное, а нос сморщился. Тетка с корзиной, продававшая кукурузники, проходя мимо, засмеялась: