В просторном мире - страница 19

Марфа попыталась провести за собой к начальнику старика Опенкина, но выбралась из толпы с оторванной пуговицей и недовольно сказала:

— Тут такой ремонт дадут, — себя не узнаешь… Это твои помощники? Пострадавшие? — кивнула она на Мишу и Гаврика.

— Ну да же, да… Поглядишь, и сердце стынет, — морщась, как на морозе, ответил Иван Никитич.

— Попробую еще одно. Давай документы, зайдем с другого конца. У вас не своя, общественная нужда. А вы сядьте около заборчика, и ни с места, — пригрозила она ребятам и увела за собой Опенкина.

Оставшись одни, ребята приуныли.

— Делать нечего. Присядем, — посоветовал Миша.

Присели, помолчали и заговорили: удастся ли деду справиться с трудностями, которые вдруг могут помешать так хорошо сложившейся вначале дороге?

— Начальник, он — один. А к нему уйма. Может, и не выйдет..

— А дед?

— Дед — орел…

Вернувшийся дед мало походил на орла: руки у него были опущены, щеки дрожали. Иван Никитич злился, что-то шепча себе под нос. Вовсе не замечая рядом сидящих, он ходил взад и вперед, потом остановился с тем проворством, с каким умел останавливаться, когда пора раздумий проходила и надо было действовать.

— Голов не вешать! До начальника прутся и такие, кому надо поехать за дешевыми калошками, за сластями… кому что… Не поймет начальник — на штурм пойдем!.. Мы знаем, с чего начать…

Но воинственно настроенному Ивану Никитичу «начинать» не пришлось: во-время открылась форточка, и из окна крикнули:

— Кто там Опенкин, с Миуса? Что до Целины? Сколько вас?

— Сколько есть, все налицо, — выстраивая ребят против форточки, ответил Иван Никитич.

— И эти за скотом?

Начальник оказался человеком пожилым, с утомленным морщинистым лицом. На ребят он посмотрел холодно, без интереса, а старику сказал:

— Спешить надо, а то зайцев твоих порошей накроет.

— Они у меня такие…

Старик хотел сказать что-то хорошее про своих ребят, но начальник остановил его:

— Иди, иди на перрон, к двери! Там человек с документами. Он и отправит вас порожняком.

И форточка закрылась с той же сердитой внезапностью, с какой открылась.

Снова они в дороге, снова в качающемся товарном вагоне. Все трое сидят в углу и говорят о людях, с которыми встречались. Мише и Гаврику интересно проверить, так ли они думают о новых знакомых: о тетке Марфе, о начальнике вокзала, о молодом кондукторе, о седоусом главном.

Миша говорит:

— Дедушка, тетка Марфа здорово помогла нам.

— Согласен, — отвечает старик.

— Сидеть бы нам до ночи.

— А это, Михайло, как сказать, — втягивает щеки Иван Никитич. — Ей, Марфе, конечно, спасибо и многие лета, а всему голова — начальник вокзала.

Гаврик такого ответа не ожидал. Ему начальник определенно не понравился, и он был убежден, что такой начальник не мог понравиться ни Мише, ни Ивану Никитичу.

— Чем же он хорош? — спросил Гаврик.

— А чем плох?

— «Иди на перрон», — передразнил Гаврик начальника, — мол, не загораживай свет… А фортку закрыл у вас под самым носом… Хорошо, что не прищемил. А то что было бы?

Иван Никитич, хватаясь за нос и раскачиваясь от смеха, — соглашался с Гавриком, что и в самом деле было бы плохо, что без носа он оказался бы в Целине смешным представителем, что от такого представителя и коровы шарахнулись бы…

Когда иссякли шутливые разговоры, старик обратился к Гаврику:

— Ты напрасно в обиде на начальника. На блины он нас не пригласил, но про главное не забыл… Михаиле, ты слыхал, как он нас спросил?..

— «Кто там с Миуса?» — повторил Миша слова начальника.

— Слышишь, Гаврик? С Миуса — из разоренного района. Это ж и есть главное. А то, что не спросил о здоровье и на блины не покликал, — то уж другая, малая статья. Некогда человеку, делом занят. Под руку ему не болтай.

— Дедушка, а тот усач, главный, по-вашему, он — тоже правильный? — спрашивает Гаврик.

— Худого про него не скажу… Вижу, что тебе он не понравился… Тогда кто же тебе по сердцу?

— Тетка Марфа…

Старик остановил Гаврика:

— Марфа, Марфа! О ней уже сказано. Еще-то кто?

— А еще молодой кондуктор.

— Михайло, а ты что про него скажешь?

— Хороший, не придирчивый. Да его и по глазам видно, — добрый.

Старик лукаво улыбнулся, и по этой улыбке ребята поняли, что в оценке молодого кондуктора Иван Никитич с ними не согласился. Ребята обменялись взглядами и без слов сразу договорились, что хотя дед и орел, но ошибиться и он может… И не случайно он только улыбается, а ясного слова в свое оправдание не говорит.