В рай и обратно - страница 16

Стрелки часов теперь ежедневно приходится переводить на час вперед. Мне немножко жаль этого времени, хотя здесь его с избытком хватает на все. Его так много, что я явно замедлил темп работы над начатой книгой. Ничто меня не подгоняет, кажется, что все успею, спешить незачем. И все-таки во мне пробуждается иррациональный инстинкт скупца, ощущение, будто я вычеркиваю эти часы из жизни. Утешаюсь мыслью, что верну их на обратном пути.

Восемнадцатого утром выныривают из тумана голубоватые холмы Алжира. Они видны в иллюминатор из каюты и в открытую дверь кают-компании во время наших трапез. А когда я загораю на палубе в шезлонге, то стоит мне оторвать глаза от книги — и передо мной встают их мягкие очертания на краю гладкой, как шелк, морской дали. Они кажутся воплощением покоя и счастья. Лишь радио упорно разрушает эту иллюзию, но и оно рассказывает далеко не всю правду. Ненависть, отчаяние, жестокость, мучения людей, умирающих под пытками, — всего этого отсюда не видно. Небо безоблачно, солнце сияет радостно и невозмутимо. Сытые, беззаботные, окруженные комфортом, мы видим лишь живописные берега. То, что происходит там, кажется абстракцией. В Боне, мимо которого мы как раз проплываем, умирают в эту минуту жертвы террористического налета, совершенного несколько часов назад, и ужас витает над опустевшими улицами. Дальше, в глубине материка, в горах Кабилии и в Катанге люди охотятся друг за другом, убивают друг друга. Где-то в экваториальном буше тлеют обломки самолета Хаммершельда, который разбился сегодня ночью при загадочных обстоятельствах. Эти новости доходят до нас вперемежку с рекламой косметики и песенкой «Дети Пирея» и не нарушают ленивого течения нашего времени.

Развалясь в шезлонгах, мы следим за летающими рыбами, любуемся холмами, смотрим на зеленую палубу, которая поднимается и опускается, как грудь погруженного в сон человека, на закрепленные вдоль бортов тракторы. Десяток миль морского пространства отделяет нас от всего происходящего так же, как тысячемильные расстояния на суше или годы и десятилетия. На наш маленький плавучий островок не проникают политические страсти и массовые психозы. Нам не угрожают ни очереди у продовольственного ларька, ни лихорадка агитации, мы не увидим в кинохронике того, что происходит совсем рядом. В четырех стенах наших квартир на суше дыхание большого мира ощущается куда сильнее, чем на бескрайних водных просторах.

Только назавтра, близ Бизерты, появится первый признак реальной политической действительности: силуэт заякоренного у входа в бухту французского авианосца, а потом прямо над мачтами с ревом промчится звено реактивных истребителей, которые прилетели с берега, чтобы сделать круг над нашими головами.

Мы огибаем скалистый остров с несколькими торчащими, как шипы, горными вершинами. Его очертания были, вероятно, знакомы еще финикийцам. К середине дня суша исчезает. Лишь время от времени мелькнет какой-нибудь маленький одинокий островок. Вблизи Пантеллерии пульс машин начинает слабеть, а потом угасает совсем. Раздается сигнал тревоги. Мы не спеша надеваем пробковые пояса и собираемся на палубе у шлюпок. Лебедки заедает, и спуск шлюпок на воду продвигается туго. Название «Пантеллерия» мне знакомо по военным сводкам. Никогда не думал, что мне доведется увидеть этот остров. Он сказочно красив. Большая гора с несколькими вершинами, подымающаяся прямо из сверкающего моря, и беленький городок, раскинувшийся у ее подножия.

С кормы бросили спасательный круг, который должен изображать «человека за бортом». Мы садимся в шлюпку и плывем за ним. Грести после ограниченной свободы движения на корабле — подлинное наслаждение. И близость воды тоже доставляет наслаждение.

Теперь любое нарушение обычного ритма жизни — источник радостных эмоций. Стоянка затягивается, так как в машинном отделении решили прочистить фильтры. Легкое покачивание, которого на ходу не ощущаешь, создает атмосферу какой-то торжественной задумчивости. Перегнувшись через перила, я смотрю, как нос «Ойцова» то поднимается, то опускается, образуя на воде пенящиеся завихрения; они движутся и постепенно тонут, искрясь алмазным блеском.