В сердцевине морей - страница 25

Сказал р. Алтер-учитель: сейчас, когда облегчил нашу долю Господь и успокоились воды моря, не след ли нам вознести утреннюю молитву?

А когда помолились, ничего не смогли отведать, потому что морская вода просолила их припасы. Солил Господь Левиафана впрок, и море наполнилось солью. Да кому нужны еда-питье, если не сегодня-завтра вступят они в Страну Израиля, потому что говорят — близок корабль к пристани. И тут вылетели у них из сердца все дорожные хлопоты, и скудность пропитания на корабле, и буря на море. Тяжелые, как каменья, ноги вдруг полегчали, глаза, что померкли от слез, засияли светом Утренней звезды. Оделись они в субботние одежды и украсили себя во имя Страны Израиля и особо постарались стряхнуть с одежд прах иных земель, чтобы чистыми вступить в Землю Израиля. У р. Моше на шее висела ладанка с прахом Земли Израиля: как показалось им, что вступают они в Святую Землю, развязал ладанку и бросил прах в море.[121] Сказал р. Моше: сказали мудрецы Израильские, что суждено Земле Израиля простереться по всему свету, — вот я бросаю прах Земли Израиля в море, и станет он скалой, и на ней выстроится один из великих городов Земли Израиля. И завели они гимны и хваления и благодарения, что довелось им добраться до пределов Земли Израиля, и сложили они пожитки и увязали их, чтобы не задерживаться, как наступит время сойти на берег.

Однако не пришел еще их черед стоять в Царских чертогах. Когда взобрались корабельщики на мачты, посмотреть, куда занесло корабль, посмотрели они и увидели очертания большого города, но не Яффы, и не Аккры, и не Тира, и не Силона, и никакого иного города из городов Земли Израиля, а города Стамбула. И тут опустились руки гребцов и дрожь пронизала их кости. Три недели и долее возились они, чтобы приплыть к берегам Страны Израиля, а затем подхватили ветры корабль и возвратили его в Стамбул. Решил Господь испытать званых гостей, достойны ли быть в его легионах, и навел на них бурный ветер, и воротил их, несолоно хлебавши. Кто хочет в Страну Израиля, пускай, мол, останется на корабле, а кто захочет вернуться в страны Эдома и Измаила — пусть вернется себе. Но все как один ответили: вперед, в Святую Землю, назад не поворотим.

Послал главный корабельщик моряков в город, принести провизии — затем, что все припасы на корабле заплесневели. Взяли моряки весла в руки, спустились в лодочки и отплыли в город. Запаслись там всеми благами Порты и вернулись. Поднял главный корабельщик паруса и натянул снасти. Вмиг выпустил Господь ветер из своих кладовых и предупредил его: смотри, мол, не вреди знакомцам моим. Отплыл корабль и пошел радостно, как в хороводе.

Дважды беде не приключиться. Благословен Проведший их прямым путем по морю и по суше и по морю. Пять дней и пять ночей плыла себе ладья полегоньку и благополучно доплыла до Яффы. Когда занялся рассвет дня шестого последнего дня их плаванья, — вынырнула Яффа из моря, как солнечный диск, что всплывает из Огнь-реки,[122] — воссиять миру. Вот она, Яффа, — врата града Божьего, сюда приходят изгнанники Израиля, и отсюда начинают они восхождение в Иерусалим.

Утро занимается, и светило сияет все сильней и пышет жаром на корабль. Небесный огонь обжигает до пузырей. Моряки разделись и все равно потели, как медведи. И евреи, со своей стороны, тоже скинули верхние облачения и сняли шляпы — но не ермолки, — и ну ими обмахиваться, и все равно кипели от солнечного жара и солнце кипятило пот и сушило кости в теле.

Обратился Лейбуш-мясник к р. Алтеру-резнику, когда оба они сидели и обмахивались, и спросил его: скажи мне, мол, р. Алтер, почему это солнце такое неистовое? Ответил тот ему: жарит Господь Левиафана на пир праведникам, для этого и растопил солнце.

А одна из женщин сказала подружке: что это, глаза мои меркнут. Ответила ей подруга: ты что думаешь, у меня вместо глаз — стекляшки? Чувствую я, как будто их колют раскаленными спицами. Сказала Цирль: не солнышко здесь на небе, а прямо пещь огненная. Услыхал р. Моше и сказал: меркнут глаза ваши от сияния Духа Божия. Даже Фейгу, что доброй волею ехала, и ту обеспокоило видение глаз ее. Где они, эти дуновения ветра, что в сказах всегда веют в Стране Израиля, меж садов и апельсиновых рощ и меж пальмами и лимонами, и меж горами благовонными, как в Эдеме? Вместо этого жар геенны наваливается на них и сжигает кости. Неужто занесло их ладью, не дай Бог, в мертвую пустыню, где самумы и скорпионы, и снова приключатся им всякие несчастия? Хоть и знали женщины, что в разрушении стоит Страна Израиля и что много бед поджидают там человека, но помнилось им лишь то, что по вкусу, а что не по вкусу — забылось. Сидела напротив Милька и улыбалась. Сказала Фейга Мильке: да ты никак подсмеиваешься надо мной? Сказала ей Милька: не над тобой, а над собой я смеюсь. Помню, по дороге в Лешкович пригрезилась мне меховая накидка, пышная, длинная, чтобы целиком укутаться можно было. И как хотелось мне ее купить, а сейчас я думаю — что бы я делала с этой накидкой? Разве что укутать в нее солнышко, чтоб не простыло. Сказала Фейга: и я тогда сидела в повозке и грезила, и явился мне кожаный тулупчик, и нашептывал мне Лукавый: заезжай, мол, в Лешкович, какие там тебе товары уготованы. Сказала Милька: думаешь, услужить нам хотел Лукавый? Лишь задержать в пути хотел.