В шестнадцать мальчишеских лет - страница 17

В этот вечер она волновалась. Одетая в черное пальто, с платком на голове, Елизавета Ивановна металась по тесной комнате и прислушивалась. Ждала мужа, который ушел на опасное, рискованное дело. Вместе с Федором Лучковым и несколькими рабочими он отправился добывать оружие. С месяц назад городская управа издала приказ о том, что солдаты, вернувшиеся с фронта, должны сдать огнестрельное оружие и гранаты. Немногие выполнили приказ, но все же штук триста винтовок и несколько десятков тысяч патронов было сдано в управу.

Оружие хранилось в одном из подвальных помещений, окна которого, загороженные решетками, выходили на центральную, Садовую улицу. По вечерам улица освещалась газовыми фонарями. По деревянным тротуарам, лузгая семечки, прохаживались бравые фельдфебели и ефрейторы со своими дамами. Проникнуть в склад, казалось, не представлялось возможным. Но у Ивана Кондратьевича был какой-то план, неизвестный жене.

Была и еще причина, заставлявшая волноваться Елизавету Ивановну. Днем Семен сильно повздорил с отцом. Это случилось впервые, отец и сын прежде хорошо ладили, тем страшнее теперь показалась размолвка. Спор возник тотчас же, как только пришли с завода. Без аппетита похлебав жидкие, постные щи, Семен отложил ложку и, не глядя на отца, тихо сказал:

— Отпусти меня в Питер.

— Что? — поперхнулся Иван Кондратьевич. — Обалдел!

— Отпусти! — упрямо повторил Семен.

— Да зачем? — приподнялся Иван Кондратьевич. — Что тебе в голову взбрело?

— Нужно! — опустил голову юноша.

— Ну, вот что! — сердито сказал Шумов. — Мне в твоей дури некогда разбираться. Своих забот достаточно. Приключений на твою долю и здесь хватит. Чуешь, время какое? Вот в рабочую дружину запишись. Это дело! Пойдешь со мной!

Елизавета Ивановна, уверенная, что предложение вызовет у сына бурю восторга, собралась уже протестовать, боясь за своего первенца, но как она была удивлена, когда Семен отрицательно покачал головой:

— Нет! Нужное твое дело, не спорю. Но у меня свое есть. А за рабочую власть, если доведется, я и в Питере повоюю! Отпусти. Не отпустишь, сам уеду!

Иван Кондратьевич стукнул кулаком по столу и встал. Через минуту оба ушли. Мать не расспрашивала Семена, зная по опыту, что у сына, если заупрямится, слова не вытянешь. Но когда шаги стихли, она с беспокойством подумала: "Что он задумал?.."

Пока Елизавета Ивановна, волнуясь, расхаживала по комнате, Семен, подняв воротник старенького пальто и спрятавшись от моросящего дождя под широкий карниз ветхого деревянного дома на краю безлюдной окраинной улицы, ждал. У него не было часов. Время он отмечал по каплям, ритмично падавшим с крыши. Кап-кап! Уже сбился Шумов, считая, сколько раз ударились капли, а та, кого он ждал, все не появлялась… Но вот тихонько скрипнула дверь.

— Любаша! — позвал Семен.

— Я! — послышался робкий ответ.

Парень и девушка бросились друг к другу, но застеснялись и поздоровались за руку. Дождь поливал их, но они не замечали.

— Не вышло! — сказал Семен. — Отец пока против.

— Против! — как эхо повторила девушка.

— Но я все равно поеду! Я решил! Одну тебя я не отпущу! Но, может, ты останешься?

— Нет, — прошептала Любаша. — Отчим уже и дом продал. Где я жить буду?

— На завод поступишь, поселишься в бараке. Место есть!

— Что ты, Семен. Не возьмет меня ваш лысый Загрязкин! А если бы взял, я и сама не пошла! Известно, как он с девушками обращается!.. Отчим меня ремеслу выучить обещал. О нем в Москве знают. Он генералам по заказу шил. Конечно, в Любимове для него работы подходящей нет… Ты сам, Семен, понимаешь! А в Питере он свое дело мечтает открыть…

— Тебя-то вместо прислуги, что ли, берет? — грубовато спросил парень.

— Не надо так! — со слезами ответила девушка и прижалась к нему.

— Когда едете? — Семен, прикрыв огонь ладонями, закурил. Лицо, освещенное вспыхнувшей спичкой, показалось Любаше бронзовым.

— Завтра на рассвете.

— Вот и я с тобой! — твердо сказал Семен. — Пропадешь у своего эксплуататора. Я и в Питере работу найду. Там, небось, нынче власть наша, советская! Слышала, что рассказывают?

— Нет, Сеня, ничего я не слышала! До того ли мне? — вздохнула она. — Ты ступай!.. Дома беспокоются, небось.