В шестнадцать мальчишеских лет - страница 19

В бараке точно холодный ветер пронесся. Рабочие обернулись к двери. На пороге вырос растрепанный, в порванной рубахе подросток. Он ловил ртом воздух. Справившись с удушьем, пронзительно крикнул:

— Спасайтесь! Солдаты!

Люди метнулись к выходу. Семена и Елизавету Ивановну кто-то схватил за плечи и втолкнул в комнату. Юноша узнал Федора Лучкова. Питерский металлист был удивительно спокоен. Его серые холодные глаза глядели серьезно. Тихо, настойчиво он говорил:

— Вы тут побудьте. Не надо на виду стоять, мало ли… Солдаты!.. Ты поплачь, Лиза, поплачь… Что ж… Не отходи от матери, Семен!

Дверь распахнулась. По полу пронесся ледяной воздух. Жители барака примолкли. Показался высокий худой солдат без шапки. Огненно-рыжие волосы его прилипли ко лбу. Винтовку он поднял над головой, держа ее, как палку. За ним виднелись серые шинели.

— Братцы! — крикнул солдат. — Не бойтесь! Мы к вам пришли не со злом, а с добром!.. Примете?

К нему подошел Федор Лучков и спросил:

— Как же понимать?

— Так и понимать! — весело ответил солдат. — Будем знакомы! Председатель полкового комитета Гринюк. Полк восстал! Отвоевались! Ваших рабочих мы выпустили, а офицеров на их место засадили. Пускай похлебают арестантскую баланду!.. Нужно казаков разоружить. Сволочи, засели в управе, окна мешками заколотили и стреляют по мирным прохожим. Но мы их оттуда выкурим, как клопов!

— Да здравствуют товарищи солдаты! — радостно закричал стоявший рядом с Лучковым рабочий.

— Милые же вы мои, дорогие мои! — громко сказала какая-то старуха. Она подбежала к Гринюку, истово перекрестила его сморщенной рукой и, обняв, трижды поцеловала в губы.

Схватив винтовки и револьверы, спрятанные под матрацами, рабочие выбегали из барака. Со двора раздавались слова команды:

— В шеренгу по четыре, станови-ись!

Семен отпустил мать и виновато сказал:

— Я тоже пойду! Не плачь. Так нужно!

— Иди!..

Колонна рабочих и солдат уже выходила из ворот. Семен пристроился к последнему ряду.

…Утро Семен встретил в управе. Он стоял с винтовкой в зале, где испуганно жались к стенкам разоруженные казаки. Загрязкин вместе с племянниками все-таки успел удрать. Когда пришла смена, Шумов отправился домой, но задержался на крыльце, ослепленный ударившим в глаза солнцем. Ничто не напоминало о том, что кончается осень и уже не за горами первый снег. Солнце сверкало на безоблачном небе так радостно, как будто весь последний месяц не пряталось за тяжелыми, мокрыми тучами, сеявшими дождь. Сейчас оно отражалось в бесчисленных лужицах, зажигало огненные искры на окнах, раскрашивало в яичный цвет подсохшую землю. Воздух был теплый, пропитанный терпким запахом подгнившей листвы… Несмотря на ранний час, улица была запружена народом. Огромная толпа, гудя, колыхалась возле здания управы, над которым развевалось красное полотнище. Над крыльцом мотался по ветру сделанный наскоро плакат: "Вся власть Советам!" Буквы, написанные разведенным мелом, расползались.

Вспомнив о матери, Семен заспешил домой. Мысли у него были необычно солидные, взрослые. Он с удивлением отметил, что за эти несколько часов стал смотреть на вещи иначе. То, что еще вчера казалось важным, сегодня выглядело второстепенным. Вспомнив, что он хотел уехать в Питер, Семен покачал головой. Какое легкомыслие! Любаша? Но она должна дождаться его, если любит. Не гоже самостоятельному мужчине бежать за бабьей юбкой!.. Мальчишеским упрямством так расстроить отца! Тот ушел с камнем на душе. И теперь уже ничего нельзя поправить. Это было особенно горестно. Семен понял, что никогда не услышит отцовского голоса, не прижмется к его плечу. Никогда! Ледяным холодом дохнуло от этого слова. Он впервые ощутил, как безжалостна смерть, и заплакал, отвернувшись от прохожих, всхлипывая и слизывая языком соленые капли с губ.

Успокоившись, Шумов озабоченно подумал о том, что обязан позаботиться о матери. Надо ведь и о похоронах не забыть. На углу он обернулся и долгим взглядом посмотрел на заборчик, возле которого так горько рыдал. Он прощался с юностью.

Семен прошел мимо знакомого дома с широким карнизом и подумал: "Они, наверно, уехали! Я не простился! Нехорошо!" Помедлив, он тряхнул головой и решительно поднялся на расшатанное крыльцо. Дверь оказалась открытой. Это удивило его. Послышался тоненький плач. Голос был незнаком. Встревоженный, он вошел в комнатку с низким потолком, огляделся. У окна, сгорбившись и опустив голову, сидел бородатый мужчина с всклокоченными седыми волосами. Он не шевелился. На узкой деревянной кровати белела неподвижная фигура в знакомом платье и заплатанной шерстяной кофте. Любаша! Она лежала ничком, спрятав лицо в подушке. Плечи ее вздрагивали.