В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года - страница 28

Скоро слава о молодом «добром» профессоре распространилась далеко за пределы Харькова; к Гиршману стали стекаться больные из разных мест, даже из далёкой Бессарабии. Слава Гиршмана распространилась и среди врачей. В 1869–70 гг., как известно, в большей части России было введено земство50 и создался институт земских врачей. Сотни врачей рассеялись по глухим уголкам – местечкам и сёлам и стали работать среди народа.

«Участковый земский врач», почти всегда единственный в своём околотке, не мог уклоняться от лечения распространённых в народе глазных заболеваний и часто сознавал свою беспомощность. Поэтому масса врачей разных возрастов устремлялась к апостолу офтальмологии Гиршману. Вокруг него образовалась целая многолюдная школа, состоявшая из студентов и приезжих врачей. Оригинальную картину можно было видеть в клинике: рядом с молодёжью-студентами фигурировали врачи, убелённые сединой. И Гиршман, всегда доступный, доброжелательный, старался всеми силами выполнять добровольно взятую миссию – распространения среди своих многочисленных слушателей познаний по офтальмологии. Он привёз с собой из-за границы новый инструмент – офтальмоскоп (глазное зеркало), который давал возможность проникнуть в глубину глаза, видеть глазное дно, сосок зрительного нерва с его разветвлениями, кровеносные сосуды. Владея этим инструментом в совершенстве, он обучал своих учеников умению пользоваться им. При этом он объяснял, что ознакомление с глазным дном «сетчаткой» важно не только для правильного лечения глазных заболеваний, но для диагноза многих других, особенно мозговых заболеваний. Память у Гиршмана была феноменальная: приходит в клинику серый мужичок, который лечился у него два года тому назад, и Гиршман его сразу узнаёт. Ещё больше нас поражала его работоспособность. Его рабочий день начинался в 9 часов утра и с небольшими перерывами продолжался до 2 часов ночи, а иногда ещё позже, ибо он не уходил из кабинета, пока не принял последнего пациента. При этом он обнаруживал полное презрение к «презренному металлу». Его удивительная работоспособность сохранилась до глубокой старости, как я это узнавал от своих пациентов, лечившихся у него.

Пред моим умственным взором встаёт обаятельный образ этого «святого» человека51 (так его прозвали все, которым приходилось сталкиваться с ним). Небольшая хрупкая фигура с прекрасным одухотворенным бледно-матовым, типически семитским лицом, с какими-то особенными, необыкновенно ласковыми глазами, в которых светилась какая-то искра Божия, чёрными вьющимися волосами и чёрной бородой. Вечно подвижный, спешащий, как будто боящийся потерять без пользы единую драгоценную минуту, он оставлял незабываемое впечатление.

Пред нами неоднократно возникал вопрос: каким образом в этом слабом на вид теле таится такой колоссальный запас неугасающий энергии? И много лет позже, после продолжительной врачебной деятельности, я нашёл объяснение этому феномену. Я думаю, что не только я, но и другие врачи констатировали тот факт, что люди с сильным духом лучше переносят хронические болезни, чем люди со слабым духом. Старое латинское изречение гласит: Mens sana in corpore sano (здоровый дух в здоровом теле). Но это изречение можно перефразировать таким образом: sub mente sano corpus sanum (мощь духовная побеждает физическую слабость). Имея обширную практику, будучи профессором и директором клиники, Гиршман этим не удовлетворялся, и можно смело сказать, что в Харькове не было ни одного доброго дела, ни одного полезного учреждения, в котором Гиршман не принимал активного участия. О его многочисленных научных трудах я не буду говорить, скажу лишь, что нет ни одного руководства по офтальмологии и физиологии, где бы не цитировались его ценные работы.

В 1893 году праздновали с необычайной торжественностью двадцатипятилетие его врачебной деятельности. Из многочисленных произнесённых речей я приведу лишь одну выдержку, но достаточно характерную: «ты сеял свет в буквальном и переносном смысле». В сентябре 1920 года я узнал из издающихся в Париже русских газет, что Гиршман жил в последние годы в нужде и умер на восемьдесят первом году жизни от… сыпного тифа. Он пал, таким образом, одной из многочисленных жертв большевистского режима