В тени шелковицы - страница 3
Две последние книги Габая — уже упоминавшиеся «Родственники с острова» и «Степные хутора» (1979), — которые положены в основу предлагаемой ныне вниманию советского читателя книги «В тени шелковицы», позволяют понять внутреннюю логику развития писателя — от конкретных социальных срезов действительности к постижению сложной диалектики человеческой души и бытия. От зарисовок, как бы призванных охарактеризовать целые слои или группы людей, — к психологическим портретам личностей (например, «Мария»). В этом неспешном движении усматриваются естественность и постепенность в освоении самой жизни, последовательность в охвате все большего числа нитей и связей, присущих сложной механике человеческого общежития. А такие произведения, как «Следы на снегу», «Когда созрели черешни» и в особенности написанные в последние годы произведения — «Глоговая роща», «Потомки», по жанру уже тяготеющие к повести, — красноречиво свидетельствуют о все более расширяющихся горизонтах замыслов писателя, словно обретающего второе эпическое дыхание. И, наконец, в 1980 г. И. Габай издал свой первый роман «Колонисты», как бы дополнительно подтвердив неуклонность своей эволюции к «большой» эпике.
Эта важная черта — умение сдерживать, не форсировать созревание своего таланта — теснейшим образом связана с другой особенностью творчества Габая. Житель крупного промышленного центра, в своих произведениях он неизменно пишет о деревне. Этот парадокс требует разъяснения. И скажем сразу же, Габай в этом отнюдь не исключение на фоне словацкой прозы 70-х годов. Многие молодые писатели Словакии — П. Ярош, Л. Баллек, В. Шикула и другие, интеллигенты и горожане в первом поколении, — заведомо тяготеют к деревенской тематике, к стремительно удаляющемуся в прошлое миру своего детства.
Причины такого явления нужно, вероятно, искать в истории Словакии последних десятилетий. Иван Габай и его сверстники, родившиеся накануне грандиозных революционных событий, стали свидетелями и затем участниками социалистических преобразований, индустриализации, кооперирования и механизации сельского хозяйства, то есть всего того, что на протяжении жизни одного поколения коренным образом преобразило былую отсталую, патриархально-крестьянскую Словакию. Трактора распахивали прежние межи, превращая лоскутную мозаику единоличных делянок в бескрайнее поле, по которому плыли комбайны, паслись объединенные стада кооперативных хозяйств, один за другим исчезали хутора, а их обитатели переселялись в города, приобретали новые специальности, разъезжались во все края республики. Да и села бурно обновлялись: современные, со всеми удобствами, с цветным кафелем и паркетными полами каменные дома вытесняли деревянные приземистые строения с подслеповатыми окошками… Электропоезда, автобусы и личные автомобили в считанные часы могли доставлять людей в такие отдаленные уголки страны, куда прежде снаряжались в многотрудное путешествие на повозках. Произошел полный переворот в материальном благосостоянии, в образе жизни людей.
Но в бурной стремительности этого глубоко прогрессивного процесса таились и свои психологические опасности слишком резкого разрыва с прошлым. В этом прошлом, наряду со всеми реалиями косной старой деревни, содержалось и то драгоценное духовное наследие, которое на протяжении веков формировало лучшие черты национального характера простого человека-труженика — истовое отношение к труду, к природе, к проверенным временем морально-нравственным нормам человеческого общежития. Исследование и бережная селекция недавнего прошлого, его новая художественная реконструкция с позиций современности, с исторической высоты углубляющихся потребностей социалистического общества в позитивных нравственных ценностях — все это и определило соответствующую реакцию словацкой литературы и в данном случае — возвращение блудных сынов городской цивилизации в материнское лоно деревни.
Вся эта проблематика составляет центральный нервный узел творчества Габая. Не случаен его пристальный интерес к людям старших, уходящих поколений и связанное с этим тревожное беспокойство о будущем: «Ведь вместе с ними уходит из мира что-то важное — остается пустота, даже обычному взгляду видно это зияние, кто придет на их место, когда и как заполнится это пустое пространство…» («Все вокруг засыпало снегом»). Удержать это важное, успеть запечатлеть, не дать уйти безвозвратно — таков пафос большинства рассказов писателя, стремящегося восстановить и упрочить гуманистическую связь времен.