В ту осень яблони зацвели во второй раз - страница 5

Он догнал её, пошёл рядом.

— Мать у меня работает администратором большого ресторана. — «Ага», — тут же сделала Маша вывод: — «Маменькин сыночек». — Думает свой приобрести и организовать семейный бизнес.

— А отец, как он, одобряет?

Повар промолчал, только коротко хмыкнул носом. «Ясно», — определила Маша, — «отец заработал красную карточку. А сынок мать жалеет — растила, потому и влип. Характер-то, однако, не нордический, тесто ещё рыхлое, дрожжи не перебродили, можно лепить что хочешь. Попадётся хорошая повариха, сделает себе подобие, себе по вкусу, так что он и про мать забудет. Нет, паря, бизнесмена из тебя точно не получится — слабак духом. А жаль, внешность-то отменная, аполлоновская, такого любой захомутать лестно».

— Чем же тебя, избалованного ресторанными деликатесами, Петровна кормит?

Гурман поморщился.

— Овощами всё, курицей… и ещё молоком, — видно было по гримасе, что такое ёдово ему не по нраву, но быстро добавил: — Я не жалуюсь.

— Бедненький, — пожалела жалостливая женщина и неожиданно для себя предложила, не успев толком обдумать спонтанное предложение. — А ты приходи к нам, накормим настоящими пельменями, — и сразу, чтобы не успел как следует переварить приглашение, остановилась и сердито потребовала: — Сумку-то давай, чё ты её захапал! — почти вырвала и быстрым шагом пошла к своему дому. — Бывай, кулинар! — и презрительно засмеялась.

А вечером во время ужина вспомнила о досадной промашке.

— Ба, — начала виновато, — тут сосед этот… ну, студент Петровны, напросился на пельмени. Ты как?

— Накормим, — обрадовала бабуля. — У Петровны, жмотины, не больно-то разъешься. Пусть приходит, не обедняем. Где познакомилась-то?

— У ларька столкнулись, — не стала распространяться о деталях встречи внучка.

— Ну и как он? — по-женски поинтересовалась старая женщина.

— Да так, — намеренно равнодушно пожала плечами Маша. — Большой, но пустой ещё, расти надо, развиваться.

— Зовут-то как?

Маша рассмеялась, сняв лёгкое напряжение.

— Убей, не знаю. Надо же: разговаривать — разговаривали, а не познакомились. Да и шут с ним, — тряхнула раскудлаченной по-деревенски шевелюрой. — Мне с ним дел не делывать.

— Когда за мясом-то поедешь? — мудрая бабка была другого мнения.

— Не знаю. — Маша покатала по столу шарик, смятый из хлебных крошек. — Может, завтра, — сказала, не глядя на бабку.

— Невтерпёж? — догадалась та.

— Ба! — вспыхнула внучка, сверкнув злым от угадки взглядом. — О чём ты? Он же малёк! Сосунок! Тюря!

— Ну, уж и малёк! — не согласилась старая. — Видала издаля: мужик мужиком, нашим старпёрам не чета — ладный молодец! — и добавила заговорщически: — Ты, однако ж, не очень-то млей, а то соседская хурия хвост-то вертлявый повыдергает. Нужна тебе такая комедь?

— Не нужна, — вздохнула травленная вертихвостка, — ни комедь не нужна, ни действующие лица, — и закричала в отчаяньи: — Хватит тебе выдумывать невесть что! — и тихо: — Мне и самой пельменей охота.

Бабка поднялась из-за стола.

— Ну, тогда едь. Сварганим и ему отделим, не обделим, а то, небось, с Петровного овоща уже дристун пробрал, — и добрая женщина звучно рассмеялась, радуясь женской консолидации.

Прежде чем добраться до мяса, надо было протопать три км до шоссейки, там подождать проходящего переполненного автобуса или притормозить попутку с добрым водителем, проехать почти 15 км и оказаться, наконец, в небольшом пыльном городишке с сохранившейся с царских времён деревянной архитектурой, изъеденной временем, и градообразующим базаром, куда свозилось с округи всё нужное и ненужное в надежде выручить хотя бы малую толику деньжат на дорогущие дрова и уголь да на кое-какое рабочее барахло, да и пара бутылей пива не помешает. От всего, что лежало прямо на земле, на подстилках и дряхлых прилавках, глаза разбегались: не знаешь, к кому подойти и на чём остановить ошалелый взгляд. Особенно привлекали красочные упаковки с вредным содержимым, завезённые спекулянтами из большого города и так нравящиеся пацанам. Всё бы взял, да кишка тонка у селянина, гроши-то считаны-пересчитаны, на далёкое вперёд запланированы. Повздыхает-повздыхает, возьмёт, скрепя сердце, с отчаянья, что-нибудь уж совсем ненужное — была не была! — и скорей домой с тоскотищей в глазах, полупустой сумкой и отощавшим кошельком. Маша не из тех, она не торопилась, ей китайские отрава и барахло были не внове, этого ни ей, ни бабке не надо. Прошла прямиком к мясникам, мордатым, распаренным на солнце, лениво отгоняющим от мясных кусманов рассвирепевших зелёных и синих мух, выбрала с перепалкой пару кило говядины да столько же свинины, зашла в магазинчик и прикупила с запасом «Провансаль» Михеева, а ещё бабуле две бутылки кока-колы — старая, наглядевшись сериалов, где только и делают, что пьют всякую гадость, вдруг на старости лет подсела на колу до того, что даже в чай её добавляла. Хотела было взять какую-нибудь бутылку вина с яркой этикеткой и непонятным содержимым, но в последний момент решила, что лучше первородного первача ничего нет, а если к нему добавить бабушкиной колы, то и пресловутые хвалёные виски с содовой в подмётки ему не сгодятся. Зашла в шмутьевой магазинчик, пестрящий китайским барахлом, но только и приглядела, что прозрачный пакетик с изумрудным плёночным плащиком на всякий дождливый случай — должна же осень прийти, наконец, а вдруг как застанет в дороге. А напоследок прихватила, вернувшись в ряды, толстенные грубые носки из собачьей шерсти для любимой бабули. Подумала было обрадовать чем-нибудь и соседа, но только улыбнулась: не заслужил ещё. Удовлетворившись удачным шопингом, заспешила на автобус.