«В Вашем дружестве — вся моя душа, вся моя жизнь» - страница 13

, и Мирпуа бы быстренько зашевелился, но вместо этого она юлит, льет слезы и ни на что не может решиться. Белльевру все-таки пришлось распроститься со своим имуществом в пользу кредиторов. Его отказ был подписан только позавчера; все пребывают в недоумении. Это крах полнейший, чтобы полностью расплатиться, не хватает еще около ста тысяч экю. Они даже не подозревали, что разорены. Сестричка под стать братцу. Из Сен-Реми[91] им придется съехать. Позор-то какой! А им хоть бы что. Мирпуа делает круглые глаза и уверяет, что ничего не знал. Врет, он первым все отлично знал, просто ему нужен был предлог.

Ковер для Вас мы пробуем найти с рук, так как в лавке вместе с золотисто-серебряной бахромой он Вам обойдется в четыреста франков, не меньше. Лионский бархат вышел бы дешевле; обдумайте, моя милая, все это хорошенько на досуге у себя в Гриньяне. Что до крошки д’Эскар[92], то будь я с вами, она вела бы себя как шелковая.

Насчет отъезда еще ничего не ясно, все зависит от встречи у г-на де Ломо[93], там многое должно решиться. Вопреки тому, что мне сообщали ранее, прах нашего героя в Тюренн отправлять не стали. Его доставили в Сен-Дени, где он будет покоиться в изножии усыпальницы Бурбонов; собираются построить специальную часовню, чтобы поднять их останки из склепа — тогда г-н де Тюренн окажется в ней первым. В последнее время я измучилась, думая о его последнем пристанище, и вот теперь, недоумевая, кто еще мог бы все это присоветовать, я полагаю, что было это не напрасно. Так или иначе, но четверо великих полководцев[94] ранее уже обрели покой у ног своих властителей, но даже без этого г-н де Тюренн, я думаю, был бы достоин стать первым. На всем пути следования скорбной процессии ее сопровождали слезы и стенания, шествия, давка, поэтому кортежу велено было прибыть в конечный пункт под покровом ночи; позволь они проследовать ему через Париж днем, весь город погрузился бы в печаль.

Недавно из одного надежного источника мне передали, как придворная братия, желая выслужиться и занизить потери, вздумала угодить Королю известиями о новых и новых эскадронах и даже батальонах, якобы вступающих в Тионвиль и Мец. Заподозрив в их словах пошлую лесть и усомнившись в цифрах, наш Король с присущей ему галантностью ограничился одним-единственным замечанием: «Вас послушать, так их у меня стало больше, чем было». Самый изворотливый из них, маршал де Грамон, нашелся немедля: «Ваша правда, Сир, им достало времени нарожать детей». Вот и все, что показалось мне самым забавным из наших пустячков, но это чистая правда.

Только что объявился Ваш интендант и сообщил о возвращении повара. Говорит, что и один из форейторов уже здесь, а лакеи приедут следом[95]. Он тут порассказал такого, что к вам в Прованс ни одного управителя больше не сыщешь. А эта дикая история с обмороком кормилицы, когда сказали, что она подхватила дурную болезнь; и как ей пришлось оголиться, чтобы Вы своими глазами могли убедиться в обратном. Похоже, всем досадил ваш дворецкий, который, судя по рассказу, всю прислугу морил голодом, а сам в это время жировал со своими приятелями. Мне самой, как Вы понимаете, все понятно, и я охотно допускаю, что все они мошенники, но коль скоро из Гриньяна разъяснений нет, то представляю, что за толки могут идти о Вашем доме, и вряд ли поверенный господина кардинала придет в восторг, прослышав о порядках в доме своего родственника. Назовите же мне, однако, хоть пару причин, кои вынудили Вас прогнать этого малого. В ваших замках правда зачастую запрятана глубже, чем у нас при дворе.

Прибыл курьер, который своими глазами видел в Трире маршала де Креки. Мы все снедаемы тревогой за г-на де Санзеи; известия о нем донельзя противоречивы. Одни говорят, что он в плену; другие — что погиб; третьи — что он в Трире вместе с маршалом де Креки. Все это вздор. Трир по-прежнему в осаде. Король как-то высказал господину Главному[96] свое удовлетворение по поводу того, что его сын в безопасности. «Сир, — ответил тот, — я бы предпочел, чтобы он был ранен или оказался в плену; полное отсутствие опасности пугает меня более всего». Король уверил его, что тот поступил правильно. Много говорят также о выезде в Фонтенбло. При одном воспоминании об этом чудном уголке земли мне все еще делается больно, все там исполнено для меня сердечного трепета и грусти. Для окончательного примирения мне надо в следующий раз встретить Вас именно там