Валленштейн - страница 4

стр.

— близких друзей и постоянных собутыльников. И вот теперь он здесь, в мрачных зловещих застенках инквизиции. При этой мысли Валленштейн горько улыбнулся: так нелепо и странно закончилось его «путешествие за подвигами», которое он совершил под влиянием знаменитого литературного произведения рыцаря Георги фон Эхингена. Стоило ли тогда, ещё в 1601 году, поено окончания лютеранского университета в Альтдорфе предпринимать рискованный кавалерийский пробег на верном Шпатце[7] почти через всю Европу в страну, где были заложены основы нынешней христианской цивилизации? Он на свою беду стремился в Падую, знаменитую споим университетом. Если в стенах alma mater[8] в Альтдорфе Валленштейн успешно освоил тривиум — грамматику, риторику и диалектику, — то в падуанском университете не только значительно усовершенствовал свои прежние знания, но и не менее успешно постиг квадриум — арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Кроме того, происходя из древнего рыцарского рода фон Вальдштейнов, имеющего отношение к арнаурской ветви чешского рыцарства, он всегда помнил, кем является в этом жестоком и диком мире, имея пристрастие к наукам, ни на минуту не забывал, что он в первую очередь — рыцарь, а значит, должен владеть любым видом оружия. Регулярные занятия в школе Моравских братьев и в иезуитском[9] коллегиуме в Ольмюце, где он провёл юность, а затем в университетах Гольдберга и Альтдорфа, где заслужил громкую славу забияки и дуэлянта, сделали своё дело. Рыцарь, которому не исполнилось ещё и двадцати лет, когда он, проскакав верхом всю Европу, попал в Падую, вскоре стал королём записных дуэлянтов в университете и продолжал совершенствоваться в боевом искусстве, теперь уже в знаменитых итальянских фехтовальных школах.

Его ввели в довольно просторный застенок с низким сводчатым потолком. За длинным, покрытым чёрным сукном столом, на котором пылилась внушительных размеров Библия, стояло Распятие и в двух бронзовых подсвечниках горели восковые свечи, уже сидели члены трибунала святой инквизиции во главе с епископом Барберци — все как один учёные доминиканцы. Отец датарий что-то писал, усердно скрипя гусиным пером. Палач Козимо Верди — главный специалист по проведению дознания в этом застенке, стройный красавец с белокурыми кудрявыми волосами и большими сильными руками, почти точная копия знаменитой скульптуры Микеланджело, радостно улыбнулся, обнажив два ряда ровных белых зубов в предвкушении давно ожидаемой творческой работы. До этого времени отцы-инквизиторы пока что ограничивались уговорами — признать свои заблуждения и отречься от них.

— Рыцарь Альбрехт Евсевий Венцеслав фон Валленштейн, вы отрекаетесь от своих богопротивных еретических заблуждений и раскаиваетесь в своих гнусных преступлениях против нашей Матери-Церкви? — задал епископ вопрос, едва рыцарь очутился перед столом, за которым заседали члены трибунала.

Стражники тотчас покинули это мрачное помещение, зато два коренастых, жилистых, бритых налысо подручных палача стали по бокам рыцаря, готовые в любую минуту приступить к своим прямым обязанностям.

— Я не понимаю, о каких, собственно говоря, заблуждениях и преступлениях идёт речь и в чём я должен раскаяться, тем более что я даже не католик, — сохраняя внешнее спокойствие, дерзко ответил Валленштейн.

Епископ Барберци сокрушённо покачал головой:

— Сын мой, уже почти три месяца мы пытаемся тебя уговорить отречься от своих крамольных идей, но, к сожалению, только потеряли драгоценное время. Ты так и не понял, что в отличие от какой-нибудь протестантской псевдоцеркви святая католическая церковь хотя и проявляет милосердие к падшим и заблудшим, однако наша истинная Церковь никогда не мстит и даже не наказывает нечестивцев вроде тебя, а лишь, с Божьей помощью, если необходимо, выжигает ересь калёным железом, стремится привести их к покаянию, иначе весь мир может захлебнуться в океане самых мерзких грехов, утонет под чудовищными волнами сатанинского разгула дьявольской стихии. Силы ада взывают из бездны к таким грешникам и нечестивцам, как ты, и как мы уже убедились — не зря. Чтобы выявить ту дьявольскую сущность, которая вселилась в тебя, нам ничего не остаётся, как провести более тщательное расследование с применением замечательного искусства палача. Прежнее обследование покровов и особенностей строения твоего тела не выявили аномалий, свидетельствующих о связи с дьяволом и прочими силами ада. Ты выглядишь, как человек, наделённый бессмертной душой и соответствующий своему благородному происхождению. Ты прекрасно сложен, высок ростом и строен, ты — сильный и красивый мужчина, — при этих словах у епископа дрогнул голос, а чёрные маленькие глаза как-то странно заблестели. — Покровы твоего тела — чистые, без всяких крупных родинок, бородавок, пятен и прочих меток дьявола, которые бы могли навести на мысль о твоей связи с потусторонними силами. Однако твоя душа, сын мой, судя по твоему упрямству, по-видимому, уже давно заложена дьяволу, с которым ты заключил скреплённый кровью преступный договор. Иначе очень трудно объяснить твои невероятные успехи в стенах alma mater, а также удивительное мастерство в искусстве фехтования. Признайся, сын мой, что обыкновенному человеку за неполных два года не осилить и половину того, что ты постиг, слушая лекции в университете, причём в свободное от беспробудного пьянства, драк и гнусного разврата время. Редко кто за такое короткое время становится бакалавром, а ты ведь готов примерить на себя даже роскошную мантию магистра. Тебе, сын мой, самому не кажется всё это весьма подозрительным? Признайся, пока не поздно: подписывал ли ты договор с дьяволом, если подписывал, то когда, где и при каких обстоятельствах? Назови своих сообщников!