Вальведр - страница 8

Я выразил Анри сожаление по поводу того, что меня не предупредили ночью. Я попросил бы у г. де-Вальведра позволения сопровождать его.

— Он отказал бы тебе, — отвечал он, — как он отказал и мне самому. Он сказал бы тебе, как и мне, что у тебя есть родители, и что он не имеет права подвергать твою жизнь опасности. К тому же, ты понял бы, как понял и я, что когда в подобных экспедициях человек не очень нужен, то он превращается в обузу. Это только лишний человек, которого надо устроить, кормить, смотреть за ним, пожалуй, даже лечить, и все это при таких условиях…

— Да, да, все это понятно относительно меня. Но каким же образом ты-то, ученый, не оказываешься чрезвычайно полезным твоему ученому другу?

— Я гораздо полезнее для него в деревне, откуда я могу следить почти за всеми его движениями на горе, и откуда, при первом сигнале, могу прислать ему припасов, если в них окажется недостаток и, в случае чего, помощь. Впрочем, мне придется вести целую серию сравнительных наблюдений одновременно с ним, и я дал ему честное слово все исполнить в точности.

— Я вижу, — сказал я Обернэ, — что ты чрезвычайно предан этому Вальведру, и что ты о нем самого высокого мнения. Это также мнение отца, который говорил мне, что встречал его когда-то у твоего отца в Париже, и я знаю, что имя его довольно известно в научном мире.

— Все, что я могу сказать тебе о нем, — отвечал Обернэ — так это то, что после своего отца я никого не уважаю, как его, а после отца и тебя я никого не люблю так, как его.

— После меня? Благодарю тебя, друг мой! Какое доброе слово, а я-то боялся, что недостоин его.

— Это почему? Я ведь не забыл, что в деле переписки я оказался самым ленивым. Но подобно тому, как ты понял эту мою слабость, я верил, что ты простишь мне ее. Ты достаточно знал меня для того, чтобы быть уверенным, что если, как товарищ, я недостаточно отзывчив, то, по крайней мере, я друг вполне верный.

Я был сильно тронут и почувствовал, что люблю этого молодого человека всей душой. Я простил ему то превосходство воззрений и характера, которое накануне он, по-видимому, выказал относительно меня и начал опасаться, что он и в самом деле имеет на то право.

Он прилег отдохнуть и, пока он спал, головой в тени, а ногами на солнце, я снова принялся рассматривать его с интересом, как мы рассматриваем всякого человека, который, чувствуем мы, будет иметь влияние на нашу жизнь. Не знаю почему, я принялся проводить мысленно литературно-описательную параллель между ним и евреем Мозервальдом. Это представлялось мне самой естественной антитезой: один жирный и ленивый, как упитанный едок, другой деятельный и худощавый, как ненасытный искатель. Первый желтый и лоснящийся подобно золоту, бывшему целью его жизни. Другой свежий и цветущий, как горные цветы, которые он так любил и которые, подобно ему, были обязаны жгучим ласкам солнца роскошью своих красок и чистотой их тонких тканей. Для моего воображения, в то время молодого и ликующего, это было признаком ясно определённого призвания в моем друге. Впрочем, я всегда замечал, что всякие резкие умственные стремления проявляются внешним образом в какой-нибудь физической особенности индивидуума. Иные орнитологи наделены птичьими глазами, некоторые охотники похожи манерами на преследуемую ими дичь. У простых виртуозов-музыкантов уши устроены известным образом, тогда как у композиторов форма лба указывает на их резюмирующую способность, и они как бы слышат мозгами. Крестьяне, разводящие волов, бывают медлительнее и тяжелее тех, что разводят лошадей, и родятся такими от отца к сыну. Словом, не желая пускаться в многочисленные примеры, я могу сказать, что Обернэ представлял собой живое доказательство моей системы. Впоследствии я безусловно убедился, что если его лицо, хотя и лишенное настоящей красоты, тем не менее в высшей степени симпатичное, походило на яркую розу, то его душа, хотя и лишенная инициаторского гения, обладала глубокой прелестью гармонии и как бы сладким и чудным запахом честности.

Проспав час со спокойствием солдата в походе, привыкшего извлекать пользу из всякой минуты, он почувствовал себя совсем хорошо, и мы возобновили наш разговор. Я рассказал ему о Мозервальде, моем новом знакомом, и повторил ему шутки этого скептика по поводу его положения присяжного утешителя г-жи де-Вальведр. Он чуть было не привскочил от негодования, но я сдержал его.