Валютчики - страница 8
Я посмотрел на стрелки часов на похожей на минарет с православной луковкой на вершине, колокольни. Третий час дня. Можно приступать к работе. В окно хлебной палатки выглянула Людмила. Ребят на нашем углу не было, но зная, что Папен банкует внутри ларька, спросил:
— Все разошлись?
— Сидят в палатке, — неспешно ответила Людмила. — Ты сегодня без книг?
— С утра были дела.
— Понятно.
Из-за занавески показался Жан Луи Папен:
— Как прошла аудиенция? — вытирая салфеткой жирные губы, спросил он. — Нашли паритет?
— Отказа не было.
— Работать будешь по вечерам?
— Удобнее. Может, еще чего сочиню.
— Правильно, — поддержал Папен. — Главное, литература, а деньги гавно. Моя в Германию съездила, надо раскручиваться по новой.
Я осознавал, что говорит от фонаря. Деньги для него были все. Мечтал выучить какого из отпрысков от многочисленных любовниц в Кембридже или подобном заведении. На мою защиту встал по личной причине. Мы были почти одногодки, едва не одинакового роста и поначалу почти равного телосложения. Оба седые. С участившимися нападениями я затесался кстати. Папен прогнал метившего к противоположному углу ларька Аркашу. Тот считался конкурентом — деньги водились. С поста уходил незаметно, заметая следы. Я же продолжал торчать до вечера. Казалось, он с базара не исчезал. Зато я ощущал зловонное дыхание отморозков ежедневно, раз в неделю отбиваясь тем, что было под рукой.
К Папену подошли две женщины, торгующие на оптовом рынке одеждой и обувью. Компания скрылась в ларьке. Никто не видит, чем внутри занимаются. Плата за удобства — пара червонцев в день ларечнице. Я расчитывался с клиентом на месте. С книгами продавщицы гнали, пока не заступился хозяин ларька. Сурену я объяснил значение Библии. По своему. Мол, смысл великого творения в том, что людям нельзя говорить правду. Распнут как Христа. Видишь, идет косая на один глаз женщина? Если подойти и сказать об этом, еще о том, что ноги у нее толстые, она может плюнуть в лицо. Или нехорошо обозвать. Это правда? Настоящая правда, дорогой. Еще пример. Твоя дочь, Сурен… Тут я замолкал, потому что на ум приходила дочь моя. Но мы уже поняли друг друга от и до.
Женщины вышли. Выпер пузо Папен. Хотел продолжить разговор, да ко мне подвалила клиентка. Сначала я уловил плотный запах перегара, затем увидел алкашку. Она протянула грязную серебряную цепочку граммов на восемь. Получив червонец, качнулась на кривых каблуках туфель. Папен отошел на свой угол. Из ларька показалась последняя его сожительница Тамара, вместе подались к Буденновскому ловить тачку. Хозяином участка остался я. Клиент не заставил себя ждать. Плотный лысоватый мужчина предложил тысячу долларов. Надо было бежать в рынок, перекидывать баксы богатым валютчикам. Своей капусты пока кот наплакал.
— Брат, — обратился я к нему. — Поторчи минут пять, сбегаю за деньгами.
— Не понял, — уставился клиент. — Ты, вообще-то, валютчик?
— Бабки кончились, — заторопился я. — Мигом.
— Сам в силах сходить на базар, — усмехнулся догадливый толстяк. — Не первый раз.
— Посмотри на время, — блеснул сообразительностью и я. — Серьезные валютчики разошлись, а я знаю, у кого взять пачку сторублевых купюр.
Лысый занял место. Фристайлистом-международником, я залавировал к центру рынка. Армяне еще не ушли. Под неприязненными взглядами задержавшихся русских, проскочил к Молодому:
— Штука баксов. По шесть десять.
— Мало, — поморщился тот. — По шесть.
На рынке брали дороже. Если мы давали по пять семьдесят за доллар, то внутри цена держалась пять девяносто. Продавали по шесть пятнадцать — шесть двадцать.
— Шесть десять, — не уступал я. — Сотки новые.
— По шесть, — отрезал Молодой. — На сегодня затарился.
Придвинулся отец, облокотился о стену рядом. Сына без присмотра он не оставлял.
— Пошли, — согласился я. — Клиент на моем месте.
— Сюда пригнать не мог?
— Видишь, сколько перехватчиков? Не довел бы.
— Тебе надо, ты и беспокойся, — вмешался отец. — Куда зовешь? Здесь рассчитаем.
— Уже объяснил, — вспыхнул я. — Других валютчиков полно.
— Твоя головная боль. Хочешь заработать — крутись. Что, в карман чтобы деньги падали?