Вам вреден кокаин, мистер Холмс - страница 44

По странному стечению обстоятельств единственным членом семейства, пользовавшимся благожелательностью Холмса, была другая Анна — дочурка Фрейда. Она была совершенно очаровательным созданием (вообще-то, я не прихожу в восторг от детей[20]), умненькой и славной.

Когда у нее прошел ужас, вызванный поначалу припадками Холмса, она стала подходить к нему без всякой опаски. Что-то подсказывало ей, что делать это надо тихо, казалось, что она все понимает. Как-то раз после ужина она позвала Холмса посмотреть своих кукол. С безупречной вежливостью, как-бы покоряясь неизбежному, Холмс принял приглашение, и они направились туда, где стоял шкаф с игрушками. Я было собрался за ними, как Фрейд остановил меня.

— Не стоит навязывать Холмсу свое внимание, — улыбнулся он.

— Анне, я думаю, тоже, — рассмеялась фрау Фрейд и позвонила прислуге, чтобы нам принесли еще кофе.

На другое утро, лежа в постели и протирая глаза спросонья, я вдруг, к своему изумлению, услышал голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Я взглянул на часы на ночном столике и убедился, что нет еще и восьми. По звукам, доносившимся снизу, я понял, что Паула, должно быть, уже на кухне, а все остальные домочадцы еще почивают. Что бы все это могло значить?

Я тихонько подкрался к двери, которая вела в соседнюю комнату, и заглянул в щелку. Сидя в кровати, Холмс вполголоса разговаривал с маленькой Анной, примостившейся у него в ногах. Я не слышал, о чем шла речь, однако по виду беседа была приятной. Девочка о чем-то спрашивала, а Холмс отвечал как мог. Он даже один раз усмехнулся, и я крадучись убрался от двери, чтобы неосторожным шумом не помешать их задушевной беседе.

После завтрака Холмс предпочел остаться в кабинете, чтобы почитать Достоевского (если ему удастся отыскать его в переводе на французский), отвергнув предложение прогуляться вместе с нами в «Маумберг» — единственный клуб, куда ходил Фрейд, чтобы поиграть в теннис.

— Доктор Ватсон подтвердит мое полнейшее неприятие физических упражнений ради самих упражнений, — сказал он с улыбкой, когда мы нерешительно остановились в дверях и раздумывали, а не попытаться ли нам еще раз уговорить его.

— Право, мой отказ никак не связан с моей болезнью.

Фрейд решил не упорствовать, и, оставив Холмса под присмотром дам: фрау Фрейд, Паулы и маленькой Анны, мы отправились в путь.

«Маумберг», расположенный южнее Хофбурга, ничем не напоминал лондонские клубы. В основном это было место для занятий спортом, а интерес к общению с лихвой восполняли кафе. Конечно, в клубе были и ресторан, и бар, но Фрейд не любил засиживаться там или вести беседы с другими членами. Ему нравилось играть в теннис, и, по его словам, он использовал клубные корты с одной лишь целью — хорошо размяться. Я не игрок в теннис. Из-за руки[21] любая игра — не для меня, но мне хотелось взглянуть на клуб и отвлечься на некоторое время от страдающего Холмса, чьи мучения держали меня в постоянном напряжении и подавленном состоянии духа. Фрейд, конечно же, почувствовал это и именно потому любезно пригласил меня с собой.

Теннисные корты были окружены металлическим каркасом, делавшим их похожими на теплицы. Сквозь огромные окна в потолке лился свет; внутри помещение отапливалось все холодные месяцы. Когда игра шла сразу на нескольких кортах, гулкое эхо от ударов множества мячей о полированный деревянный пол сливалось в сплошной грохот.

Направляясь в раздевалку, где доктор хранил свой костюм для игры, мы прошли мимо группы молодых людей, сидевших задрав ноги на лавочки, прихлебывая пиво из высоких стаканов. На шее у них небрежно болтались полотенца. Один из них при виде нас поперхнулся и рассмеялся вслед.

— Еврей в «Маумберге»? Похоже, это заведение порядком загадили с тех пор, как я был здесь в последний раз.

Фрейд, идущий впереди, остановился и посмотрел на молодого человека, но тот сделал вид, что поглощен разговором с приятелем. При этом оба с трудом сдерживали смех. Когда же он с деланным изумлением повернулся к нам, я невольно вздрогнул. Его лицо было холодно и красиво, но обезображено белесым шрамом от сабли на левой щеке. Эта ужасная рана придавала чертам зловещее выражение, а ледяные немигающие глаза делали его похожим на огромную хищную птицу. Ему не было и тридцати, порок же, написанный на его лице, как известно, возраста не имеет.