«Вампирический текст» в массовой литературе: от Дракулы к Калленам - страница 2

.

Таким образом, способов стать вампиром достаточно много. Однако важно отметить, что массовой литературой эксплуатируется только один — укус вампира. Интересно еще и то, что никогда не дается объяснения, откуда появился самый первый вампир.

Вампир возник в литературе в XVIII веке, когда ученые заинтересовались феноменом, существующим на Балканах. Специалист по текстам «Nosferatu» М. Саммерс начинает отсчет литературной жизни вампиров именно с этого периода: «Поскольку необходимо выбрать определенную позицию, с которой следует анализировать тему вампиризма в литературе, то, возможно, наиболее справедливо было бы вспомнить множество академических и философских трактатов о вампирах. Которые пересказывали и обсуждали в немецких университетах в первой половине XVIII столетия. Эти шокирующие темы скоро стали привлекать внимание поэтов и литературно образованных людей»[6]. «Среди наиболее значительных текстов, написанных на эту тему, можно назвать «Коринфскую невесту» Гете (1797), поэму «Фалаба-разрушитель» Р.Саути (1801), повесть «Вампир» (1819), которую приписывают Байрону, но истинным автором которой был его спутник и врач Дж. Полидори, драму Шарля Нодье «Вампир» (1820), анонимные повести о Варни-вампире, выходившие в английских журналах в 1840-е годы, повести о сербских вампирах Проспера Мериме, роман Ш.Ле Фаню «Кармилла» (1872). В русской литературе тема вампиров воплотилась в первую очередь в повестях А. К. Толстого «Упырь» и «Семья вурдалака», а также в анонимной мистификации — якобы переведенном с английского романе Барона Олшеври (= «больше ври») «Вампиры» (1912). Однако, безусловное первенство в этом ряду занимает роман Брема Стокера «Дракула», вышедший впервые в 1897 г.».[7]

«Современный масскультовый вампир квазифольклорен»[8], т. к. он создается на основе традиции, идущей от Брэма Стокера, а не от собственно фольклора. Настоящий фольклорный вампир, как уже говорилось, «не имеет ничего общего с этим самозванцем, с этим приказчиком из модной лавки»[9].

Единственное, что все авторы берут из фольклорной традиции — это способы борьбы с вампиром. Осиновый кол, отрубленная голова и сожжение тела — это уже общие места «вампирического нарратива».

По мнению таких исследователей «Дракулы», как Т. А. Михайлова и М. П. Одесский, «вампирический нарратив» состоит из следующих частей: «пролог — изображение рациональной жизни героев, появление вампира и описание наносимого им вреда; узнавание вампира (как правило, на этом этапе вводится некое научное отступление о вампирах); борьба с вампиром; победа над вампиром и его уничтожение (иногда мнимое уничтожение, вызванное невольно ориентацией автора на сюжет с продолжением)».[10]

Данная схема дает исчерпывающее описание сюжета о Дракуле, а также продолжений этой истории. Но следует отметить, что канон меняется в связи с изменением оценки вампира массовым сознанием.

Начиная с Брэма Стокера и до конца ХХ века, вампир всегда расценивался как чудовище. Его красота, ум и обаяние вызывали омерзение у людей, наблюдавших его. Книга Стэфани Майер полностью меняет эту традицию. Ее вампиры из демонов превращаются в богов.

Если провести сопоставительный анализ романов «Дракула» и «Сумерки» мы придем к следующим результатам:

В романе Брэма Стокера «Дракула» Вампир представляется неким монстром, демоном, противным человеческому сознанию: «это воплощение хуже дьявола, и жалости в нем нет!»[11]. Если человек превращается в вампира, то это трагедия, которая приводит к погибели его души. Следовательно, вампир проклят Богом. Это приводит человека в ужас, а жертву Дракулы приводит в отчаяние: «Я опозорена, я нечиста! Даже Бог отвергает мое оскверненное тело!»[12]

У Стэфани Майер — это измененные люди. При этом обращаясь в вампира они получают сверхспособности, сохраняя свои человеческие качества. Если обратиться к семье Каленов, изображенной в ее саге, то мы увидим, что они по всем параметрам превосходят человека. Самые лучшие их человеческие черты усиливаются вампиризмом: «Carlisle brought his compassion. Esme brought her ability to love passionately. Emmett brought his strength, Rosalie her… tenacity. Or you could call it pigheadedness…»