Васильковый венок - страница 3
В дальнем углу огорода стояла небольшая изба. К ней притулилась конюшенка, около которой на кучах соломы играли ребятишки Веруньки.
Испокон веков достатки хозяина в Дубовке и в окольных селах, как, верно, по всей деревенской Руси, оценивались видом дома. Я испугался, что Верунька спросит, какова ее изба «кверху крышей» и мне придется врать, краснея и запинаясь на каждом слове.
Я обернулся и застал на ее лице широкую и довольную улыбку. Потом она смутилась и неожиданно тихо сказала:
— Вот в гости хочу тебя пригласить. Праздник у меня...
Я не хотел идти никуда, но понял, каким высоким гостем считает меня Верунька, и согласился.
Ни на одну студенческую вечеринку не собирался я так тщательно, как на эту гулянку. Из небогатого запаса галстуков выбрал самый простенький и, чтобы ничем не выделяться и не стеснять Верунькиных гостей, позаимствовал у брата модные в деревне широкие брюки.
Я ожидал встретить неторопкий разговор и предвкушал, как вступлю в него сам и, может быть, удивлю еще не забытым знанием крестьянской работы, но единственная комната Верунькиного дома встретила меня громким гомоном гостей.
В переднем углу за колченогим столом сидел слегка хмельной, но уже малиново-красный Васька. Рядом с ним былинным богатырем высился тракторист, красавец Колька Назаркин. Как незваные, робко жались к столу малорослые внуки Вархаломовы с удивительно согласной косинкой больших черных глаз. Из-за них выглядывали трое незнакомых парией, и на этом кончалась мужская половина гостей. Вдоль стен на лавках степенно расселись до десятка женщин и девушек.
Со всеми я поздоровался за руку, и всем мне хотелось сказать что-нибудь задушевное, но каждый раз я заученно повторял лишь «здравствуйте» н, обескураженный неожиданно многолюдным застольем, неловко плюхнулся на подставленный Верунькой стул.
Васька подмигнул мне и постучал прокуренным пальцем по графину с мутным самогоном: дескать, ни хрена, студент, это тоже спирт, разве только градусом пониже.
Он до краев налил в граненый стакан самогонки и подал мне.
— Пей, в ней даже витамины водятся, — серьезно сказал он и расхохотался, обнажая щербатые зубы.
Я выпил немного. Верунька приняла от меня стакан, а Васька безнадежно махнул рукой и обратился к Кольке. Тот, озорно играя нагловатыми глазами, нашептывал что-то на ухо низкорослой соседке, — судя по ее лицу, не совсем скромное, — и очень неохотно оставил это занятие.
— Плюнь, — шатким языком сказал Васька. — Хошь, я тебе анекдот расскажу?
— Валяй.
— Жили, значит, на одном хуторе вятские и — хлоп! — бескормица. Облазили они все закуты и сеновалы — хоть шаром покати. Стали думать, как бедовать дальше, и ничего, мать честная, не нашурупят. Случился средь них умный Ванчо, повел глазами по баням, а на крышах, мать честная, лебеда в человеческий рост. «Вот, — говорит, — вам и избавление от беды». Мужики только за головы схватились, а погодя спрашивают: «А достать-то ее как?..»
Тут Васька сделал многозначительную паузу, развел руками:
— И что ты думаешь, умный Ванчо и тут нашелся: «Тащите-де коров на крышу»... И поперли...
Последние слова он уже не мог выговорить, сотрясаемый булькающим смехом, и выдохнул что-то нечленораздельное.
— Не смешно, — мрачно буркнул Колька.
— Так ведь на баню, мать честная, — едва переводя дыхание, просипел Васька.
— Все равно не смешно, — сказал Колька и скосил глаза на вертевшегося около стола веснушчатого сына Веруньки.
— Твой Петька-то? — с довольной ухмылкой спросил Колька.
— Ну что ты, — обиженно сказал Васька и даже привстал, но ударился головой о божницу, выругался матерно и сел обратно. Потом пощупал, какой величины может навернуться шишка, и сказал построжавшим голосом:
— У меня насчет этого ни-ни. Тут и без меня охотников много, а вот помочь чем — никто не догадался. — И, чтобы доказать, как обязательно нужно позаботиться о Веруньке, повел короткопалой пятерней по горнице.
Ни на чем не споткнулась Васькина рука. Горница была чисто прибрана и оттого казалась еще более пустой. У большой печи стояли ухваты, обшарпанная кадушка для воды и несколько разномерных чугунов. В углу, у порога, привалилась к стене деревянная кровать, накрытая лоскутным одеялом. И раскорякой, неумело сколоченный поперечными планками, стоял посреди избы шаткий стол, за которым сидели гости.