Васькин дуб - страница 7
***
И вот теперь перед ним стояла точная копия его Аннушки, как тогда, весной сорок первого. Было от чего открыть рот.
Антонина, знавшая Василия и Анну ещё до свадьбы, не скрываясь, наслаждалась произведенным эффектом.
- Ну что, председатель, молчишь, будто язык проглотил? Знакомься. Это - первый учитель в школу твою, Марина Николаевна.
- Здравствуйте, Василий Кузьмич, Стасова Марина Николаевна, окончила Горьковский пединститут. Хочу работать в вашей школе.
И всё, магия пропала. Голос был не тот: молодой, звонкий, задорный. У Аннушки голос с юности был грудным, бархатным, окутывающим тайной и увлекающим куда-то в неведомое, манящее. Василий Кузьмич сморгнул и очнулся от ступора.
- Здравствуйте, - он, наконец, отложил газету и поднялся со стула, - учитель, говорите, это хорошо. Это просто замечательно. - Василий Кузьмич по-хозяйски предложил девушке присесть. - А вы откуда родом, Марина Николаевна?
- Из Горького.
- А чего же в деревню распределили? Учились плохо?
- Да что вы, Василий Кузьмич, я, между прочим, отличница. Меня в город распределили, а я сама к вам попросилась.
- А-а-а, так вы из народовольцев. Тогда понятно. Только вот у нас школа хоть и новая, да не городская. И отопление печное, и удобства на улице. Не тяжело вам, городской-то, будет?
- Не пойму я тебя, Кузьмич, - нахмурилась Антонина, - то ходил тут плакался: найди учителя, хоть какого, учебный год, мол, на носу, а теперь ты её вроде отговариваешь что ли?
- Пойдем-ка покурим, Антонина Петровна.
- Да здесь смоли.
- Нет уж, пойдём на свежий воздух, - Василий Кузьмич решительно поднялся и вышел из кабинета, не оставив хозяйке ничего другого, как последовать за ним.
- Ты, Мариночка, посиди пока, а мы пошепчемся. Не сердись на него и не бойся, он мужик не злой, всё хорошо будет.
Василий Кузьмич вынул папиросу, покатал в пальцах, нервно смял мундштук, зажал его в зубах и не с первой попытки высек искру из привезенной ещё с фронта бензиновой зажигалки. Затянулся резко и глубоко, выдохнул струю белого дыма и только после этого поднял глаза на Антонину:
- Ты что же это творишь, подруга? Только-только душа мир обрела, а ты...?
- Я. Вася, когда ее увидела, сама обомлела.
- Вот и забирай её. Не смогу я с ней работать. Сердце не сдюжит.
- А ты, Василий Кузьмич, не на базаре, - Антонина нахмурилась, - Эту хочу, эту не хочу. Ишь привереда! Можно подумать, они к тебе в очередь стоят.
- Но...
- Молчи! Ты не о себе и сердце своём несчастном думать должен, а о детишках. Первое сентября на носу! Школу им построил, а кто учить их будет? Сам что ли!? Ты, пожалуй, научишь.
- Эх, Антонина. Не понимаешь ты...
- Да всё я понимаю. Я что, по-твоему, специально её такую выискивала? Само всё сложилось. А раз само, значит, так тому и быть. Значит, судьба. И всё, хватит об этом. Забирай её с собой. Документы все уже оформлены, вещей у неё - чемодан да учебников стопка. Всё при ней. Езжайте с богом.
***
Мягко, в такт кожаному сиденью, поскрипывали рессоры, гнедой жеребец неспешной трусцой тянул бричку, кося глазом на совсем забывшего о нём возничего. Василий Кузьмич сидел на облучке, полуобернувшись назад, и с улыбкой слушал весёлое щебетание попутчицы. Возникший было с первых минут холодок давно растаял. За полтора часа пути девушка рассказала Чагину всю свою жизнь.
- Он, конечно, мужик серьезный, - напутствовала ее Антонина Петровна, - но ты его не бойся. Заговори его, не дай опомниться и характер показать. И тогда вы подружитесь. И тогда всё будет хорошо.
Вот Марина и старалась. Да только много ли расскажешь, жизни-то за плечами всего ничего, двадцать с небольшим.
- Ну вот, Василий Кузьмич, даже не знаю, что ещё сказать, - пожала она плечами, - всю жизнь вам рассказала. Вам, наверное, не интересно, совсем?
- Ну что вы, Марина Николаевна, напротив, очень интересно. Я ведь, кроме деревни своей, ничего не видел. Всю жизнь тут, как привязанный.
- А война?
- Война - это не то, что хочется вспоминать. Я бы с удовольствием забыл бы её, если бы мог.