Вечеринка: Книга стихов - страница 17
«Я всегда один, летом жду зимы, а зимою стыну.
Завтра будет день, послезавтра год, скоро утро грянет.
Забегай, дитя, со мной время ждет, — кто мне в окна глянет…»
Назавтра под вечер Марина прокралась к забору,
и, может быть, свечи горели в окошке так тускло.
А может быть, лампа чадила, коптила, моргала,
и фата-моргана небрежно ее зажигала.
Был год послезавтра, и Мара опять приходила,
а в верхнем оконце зеленый мелькал огонечек.
На каплях сверкало в траве многоликое солнце,
и грянуло лето под оком внимательным ночи.
Из теплого Крыма, из санаторного рая
оглядывалась, улыбаясь и повторяя:
«Я еще вернусь к тебе, мое чудо,
уже возвращаюсь, жди, скоро буду».
Солнцем залиты улицы, рынок, вокзал,
свет дрожит и струится,
сосны, как динозавры, стоят рядком,
небо синью дымится.
Под ногой тропа, и трава в песке,
и чернику рвут впереди в леске.
Высоки стропила, пророс порог, череда и кашка,
настежь двери, гуляет в них ветерок, окно нараспашку.
А она проходит: «Кто ж тут живет
в полутемном доме?
В теремке из детства, своих забот не считая, кроме
той, чтоб кровом быть у меня в душе, в потайной округе».
И не стоит знать ни о чем уже, даже друг о друге.
Наклонилась, сорвала колокольчик бренный,
заглянувший со двора за забор, смиренный,
улыбнулась — и крыльцу, и трубе, и тени
от ствола — к ногам — к лицу — и на те ступени.
А муж из-за угла кричит: «Мара!»
И мать: «Марина!
Пора варить-стряпать, пора кормить сына…»
Сидит дитя в коляске,
в колыске на колесах,
в кибитке с погремками,
с подушками — в возочке.
Не плачь, мое ты счастье,
не плачь, моя забота,
гляди — вон теремочек
с прозрачными очами.
У терема на крыше
огни святого Эльма,
у терема в подвале
живет Машутка-мышка.
Трава шумит у входа,
как в том лесу деревья,
в траве гуляют жабы,
кузнечики играют
на скрипочках зеленых.
Вода в колодце плещет,
прозрачна в срубе черном,
и, верно, тот колодец
возник с ударом грома.
Дитя в коляске катит
вдоль сказочного дома,
а матушка-то смотрит
на тихое крылечко.
«Каждый венец знаю наизусть,
радость моя, я еще вернусь».
Прошло и это лето,
назавтра снегом пало,
ростками в полночь встало.
Что ты, милая Марина? Над тобой — дождя стена,
в полусумраке совином ты на улице одна.
Нет сейчас тебе простора, солнца нет и неба нет,
горько плачешься забору на обиды детских лет.
Горько жалуешься дому, как живому существу,
как единственно родному но забытому родству.
И, в языческой печали видя радугу и куст,
слышишь всё, что отвечали лары и пенаты чувств.
«Перестань, — стреха лепечет, мелко брызгами пыля, —
мачех мало, чет да нечет, мать едина нам земля».
«Ты не плачь, — скрипит крылечко, — я с тобою навсегда,
не ищи свое колечко, закатилось — не беда». —
«Не горюй! — горит оконце, — наша радость вечно в нас,
мое сердце, будет солнце, мир в душе и светлый час».
Дождь срывается лавиной,
улыбается Марина,
и в осенней быстрине
тает слабый свет в окне.
2
О графика! Как благороден и сир
на черное с белым поделенный мир.
Марина рисует часу во втором
скрипящим в ночи полным туши пером.
Спит сын пятилетний, прижавши к щеке
неясной породы игрушку,
постельничьего-зверушку.
Сны мчатся вдоль уличных стен,
из форточки холод колен
касается — и отступает.
И Дома портрет возникает.
В черно-белом разнотравье одуванчики цветут,
у крылечка пять ступеней, и у всех характер крут.
Тушь черна, а ночь бела,
сирень город залила.
Марина песенку поет,
и снова осень настает,
гамма натюрморта определена:
рябина, калина и бузина
да вечный спутник трех этих актрис
алый красавчик барбарис.
У Мары отблеск на щеке; с пробором жницы
она малюет в уголке себе ресницы,
натягивает свитерок с оттенком редким
и вешает на шею цепь с одной монеткой.
На выставку она бежит, а там по залам
уже гуляют стар и млад, великий с малым,
там мэтры в замше, дамский рой, искусствоведы,
домохозяйки, домовой, студенты, шведы,
изобразительный кружок, ребячий лепет,
тот ювелир, а эта шьет, а этот лепит.
У своего рисунка Мара слышит:
«Смотри-ка — дом, в котором я гостил!»
Невнятен был ответ, неясно продолженье;
тогда она поближе подошла,
застав обрывок предложенья:
«…чудак, по правде говоря…»
Высокий двинулся, а маленький за ним, а Мара следом.
«Какой офорт!» — «Марина, как дела?» — «Хожу по бедам!»