Вечеринка: Книга стихов - страница 18
Высокий: «Видимо, уехал он в Москву». — «…Немного охры…» —
А маленький в ответ: «Что ворошить молву…» — «Ты что, оглохла?
Ау, Марина!» — «…да, отчасти он смешон…» — «…поталь на раме…
…и если фон немного будет приглушен, поймите сами…»
Те двое к выходу идут, она спеша выходит тоже.
Туман осенний, Мойка, липы, грязь, мороз по коже.
«Простите… — задохнулась, — дело в том…»
Они, должно быть, поняли с трудом, переглянулись:
«Ах, это вы и рисовали дом!»
И вот она идет с высоким в шум осенних улиц.
«Мой дядя с ним дружил, его я с детства знал,
он эту дачу сам построил;
я там бывал». Они прошли канал,
блистающий вечернею водою.
Дождь перестал. И пролилось тепло.
«Ему, по-моему, не очень-то везло…»
Теплом и влагой наливалась ночь,
как поздняя невянущая роза.
«Он музыку писал; со всеми ссорился; я, право, помню плохо;
войну прошел…» Andante amoroso
фальшивило, от «до» съезжая в «да».
Их окружил колечком скверик-кроха
с малюткой памятником. И опять вода
в граните заплескалась, но иная,
тяжелая, угрюмая, ночная,
не любящая шум и города.
«Рукой подать до мастерской моей…
а, кстати, прежде там была квартира,
которую он занимал; зайдем?»
На набережной Янус-дом стоял
с двумя фасадами для разных улиц.
В соседнем доме арка их ждала.
Под арку с провожатым и зашла.
В стене темнела дверь с единственной ступенью,
снабженная навеки чьей-то тенью.
Дверь, скрипнув, отворилась, брызнул свет.
Прихожая — каморка и конурка,
малышка вешалка, на ней халат и куртка.
Направо дверь в чулан. Чуть сыро, но тепло.
От самых ног крутые марши вверх,
шальная лестница, мартышка водопада,
закрученная наверху винтом.
Обоев синих ровная стена
с гравюрой в золотой галантной раме.
И бельэтаж, где крошка кухня слева,
а справа — комната под сводом потолка.
В одном окне полощется река,
в другом осенний сор влетает в арку,
притягивая листья на лету.
«Садитесь». — «Нет, пожалуй, я пойду…»
Он сжал ей плечи, подавая плащ,
Марина вздрогнула и обернулась.
Лишь заполночь домой она вернулась.
Ребенок спал, уложенный соседкой.
Сняла она цепочку и монетку,
свой свитер выходной и туфли для гостей,
пошла к окну и долго наблюдала,
как светофор трехглазый видит мир
то желтый, то багровый, то зеленый.
Поежившись, вживалась в роль влюбленной
Бог весть в кого; вот так же точно пять
или шесть лет тому, не лучше и не хуже,
их пьеса начиналась с бывшим мужем.
Задумавшись, взялась она гадать,
да отложила карты. Сердце ныло.
Она легла и долго не спала.
Всплакнула, улыбнулась, всем простила
(кроме себя) и в темноту вплыла.
3
Все забывалось с каждым летом новым:
когда какие бабочки летят,
когда к теплу быть холоду готовым.
Вновь яблони цветут, когда хотят.
Закованы в асфальты и бетоны,
напялив шоры буден и забот,
добыв свои насущные батоны,
мы, слепо-глухи, коротаем год.
Закат в полнеба нам почти что страшен,
дыханье ветра северного злит,
досуга нет, и день ничем не скрашен,
указчик рекам нашим — Гераклит.
А может, вправду все неповторимо,
и врут календари и словари,
и не хрестоматией мига климат
не только цвет, но самый час зари…
Марина шла по юному июню,
приглядываясь к тени и теплу,
воображая всуе или втуне
Хозяина из дома на углу.
Как ей хотелось окунуться в сумрак,
что за окном укрыл свое лицо,
открыть калитку неблагоразумно
и постучать, поднявшись на крыльцо.
Она брела к себе неторопливо
с поклажей овощной и зеленной,
придумывая повод терпеливо:
«Как мне дойти до улицы Лесной?..
Стакан воды… не то… снимаю дачу…
Который час (и год какой в придачу)?..»
Но скрылось солнце в налетевшей туче,
померкло все, ударил первый гром.
Под ливнем, в свете молнии летучем
взбежала на крыльцо, стучится в дом.
Дверь распахнулась, и в дверную раму
вошел Хозяин, легок и высок.
Нос клювом, прядь волос на лбу упрямом,
раскосых глаз смешки, седой висок.
Как рембрандтовский некий персонаж,
стоял он перед ней в обводе темном фона.
Косноязычно и полусмущенно:
«Я десять лет калитку обходила,
сегодня дождь застал — и я зашла…» —
«О, так калитка десять лет ждала?
Что ж, милости прошу». Помедлила немного,
переступила через кряж порога,
подумала — да обрету ли речь?!
И словно бы гора свалилась с плеч.
Рояль, бумаги на столе, верстак,
старинное в углу уснуло кресло,